Написано в соавторстве с РевелиЯ.



Она была прекрасна. Только, пожалуйста, брат, не путай это понятие с «красивая». Красивая это - длинные ноги, пухлые губы, грудь третьего размера. Тут было другое. Она действительно была прекрасна. Ее прелесть состояла в том, что она была естественна. Ну, что значит – естественна? Не знаю. Я этого не могу объяснить. Она была послушна, не хихикала, не заводила противным голосом «а ты меня любишь», не встревала в мужские разговоры, прекрасно готовила, всегда была в хорошем настроении, была уважительна к моим родителям, одевалась со вкусом, не пользовалась «этими удушающими духами», на ее лице всегда была благодушная улыбка.
  Никогда я не видел ее грустной, кислой, расстроенной. Она умела играть на аккордеоне, могла на раз прочитать вслух стихи Цветаевой или Есенина, прекрасно рисовала, и даже снималась в кино (правда, в роли второго плана). И что больше всего ее украшало, она была очень сексуальна. Когда я познакомился с ней, то думал, что мне не удастся развести ее на секс: еще бы! Такая вся из себя! Почти актриса! Будет она опускаться до какого-то водителя грузовика, который развозит баллонный газ в ближайшие кишлаки. Ан, нет! Первый поцелуй окончился весьма приятным сексом. Она ничему не противилась, была в моих руках как пластилин, не истерила по поводу «потерянной девственности». И что самое ценное – никаких разговоров о предстоящей женитьбе. Про свадьбу я заговорил первым.

  Почему? Я и сам не могу ответить на этот вопрос. Баб у меня было предостаточно. И я даже собирался жениться на Нинке – соседке (ну, так, переспали, а она залетела). То, се, уже и день свадьбы был намечен, но я как представил, что это на всю жизнь, сразу решил – не мое. Пришел, повинился, не могу. Нинка, конечно, рыдала, как белуга. Жалко? Жалко. Но не тут- то было. Как только я отказался жениться, тут же мне в лицо было брошено:
« …и вообще! Я с тобой ни разу не кончала! И не беременна я!». Ну, что тут сказать? Гости приглашенные на свадьбу, конечно, огорчились, но ненадолго, ибо спустя полгода я женился на Аленушке.
  Что это была за свадьба? Обычная такая свадьба. Если не считать того, что была она 28 апреля 1973 года. Ну, что ты скажешь за дата? Ничего особенного. Ну, да, если не считать того, что на этот день в тот год приходилась Пасха. Я конечно в 1973 году был комсомолец, сам понимаешь, мне на какую-то там Пасху было все равно, и Аленушке тоже. Однако, моя бабка Марфа (подвижница благочестия) рыдала так, что в нашем дворе в день свадьбы засохла верба. Знаешь ли, до нашей свадьбы цвела себе пышным цветом, а потом раз и засохла. Навсегда. Но это – лирическое отступление.
  В общем, брак наш был удачен. Все друзья мне завидовали. Еще бы! Такая женщина! Зарабатывал я тогда очень хорошо. По субботам, мы с Аленушкой посещали лучшие рестораны Ташкента. И всегда я был на высоте, ибо все взгляды мужиков останавливались на моей жене. Я был счастлив. А ты, не был ли ты счастлив,брат, если бы рядом с тобой была такая женщина? То-то и оно, брат, то-то и оно.

  Жизнь крутила свое колесо. Моя Аленушка забеременела. Она была на шестом месяце беременности, когда я ехал на свой «ласточке», и мне попался этот бабай на ишаке. Просто возник из ничего. Как из под земли вырос. Ишак в одну сторону, пассажир – в другую. Какая бы была твоя реакция? Вот и я сначала убедился, что он жив, а потом отвесил ему пару оплеух на том основании, что незачем своего ишака пихать под мою машину. Расходимся мирно, по мужски. И представляешь, этот бабай, отдал аллаху душу через месяц в больнице! Итог – мне дают восемь лет, потому что следствие установило, что помер он от моих оплеух! Суд, то, се, адвокаты, бесполезно. Восемь лет.
  Восемь лет. И что ты думаешь, моя Аленушка, красавица и умница, ждет меня. Ждет.
Родила дочку. Шлет фото нашей дочурки (она еще и фото увлекалась, всегда дивился этому действу: запрется в ванной, колдует там, а потом на те, рожи наши, как живые!). Приезжает на свиданки, то, се, время летит. В общем четыре года я оттарабанил, а потом, за хорошее поведение выпустили меня на поселение.

  Тут, брат, и началось. Для начала понял, что Аленушка моя вместо фото дочурки негатив, по ошибке выслала. Сам то я, как видишь, блондин и кожа белая, альбинос почти. А дочка смугленькая, волосики черные, глазки карие задорно так блестят. Красавица, брат, что не говори.
Приехали мы, стал быть, в поселок Шопа, это Гапиздюйский район, Кандонского края. Ну, зарабатывать то я сразу отлично начал - на фекалоуборочную машину устроился. Нет, брат, это у лохов «гавновозка», у  нас людей с образованием все принято правильно называть. Так вот там на весь край один унитаз был, у первого секретаря естественно. Но и тот на выгребную яму работал.
  Ну, ко мне, ясно, со всем уважением: помоги Прохор. Ну и за стол естественно зовут. Ну и Аленка тут со своей балалайкой. И Зулейка, дочка наша, на зурне ей подыгрывает. Весело конечно, но сам понимаешь, с Ташкентским рестораном не сравнишь.
  Через неделю после нашего приезда в Шопе, правда, первое заведение общепита открылось - "Чайхана".
  А деньги то карман ломят. Ну, и говорю я Аленке, пойдем ка милая культурно досуг проведем. Пришли. Она ватник то сняла, сапоги кирзовые на тапочки домашние поменяла. Я глянул - обомлел, будто и не было тех четырех лет. Бутылочку то первую опрокинул, оглядываться начинаю. Народа толпа, да все черненькие. И главное, морды мне их сильно знакомы. По Ташкентским ресторанам. Хлобыстнул, я естественно вторую, перешел к третьей. Тут музычку включили "Сияй Ташкент звезда востока" - популярнейшая тогда вещь была. Тут подкатывает один из этих: Разрешите мол, Вашу даму на танец? И, главное, в глазах звездочки такие... как у Зулейки нашей. Ну, они танцуют, а я водочку то допил и, естественно, к печке пошел прогуляться. Взял кочергу...
  Вот так-то брат, пятнашка. А ты говоришь…