Однажды в пятницу Колбасевич открыл планету. Вышел вечерком на балкон, посмотрел в темное небо и – открыл. Ибо почему бы интеллигентному человеку не открыть планету? Почему всякие древние астрономы без высшего образования могли это сделать, а он, умеющий к месту употребить слово «отнюдь», не может высечь свое имя на скрижалях, увековечивающих великих мира сего? Планета сия, по разумению Колбасевича, была невелика, не видна глазом, даже вооруженным (Колбасевич даже специально пялился на небо в старый облезлый театральный бинокль), однако он был уверен, что где-то во-он в том направлении,  между второй звездой в поясе Ориона и третьей трубой горно-обогатительного комбината прилежно держит свой путь вокруг солнца и, как водится, вращается вокруг своей оси его планета. Допив пиво, новоиспеченный астроном встал, поддернул вытянутые на коленках треники, принял патетическую позу, едва не опрокинув пепельницу, и возвестил:
-    Пользуясь правом первооткрывателя, нарекаю сию планету Уралом!
Впоследствии никто так и не смог добиться от него происхождения этого названия. Наиболее близкими к истине нам представляются две версии – неожиданно всплывшая в сознании Колбасевича планета Уран и марка пива «Золотой Урал». Возможно также вспомнилась ему служба в армии в части где-то под Челябинском. Впрочем, исторические слова были уже произнесены и планета обрела имя. Понятное дело, что после всего произошедшего Колбасевич не мог просто лечь в постель и уснуть. Ему срочно нужно было поделиться новостью с кем-нибудь. Он позвонил Хлебскому.
Спросонья грубый Хлебский разразился гневной тирадой, где упоминались ночь, часы, телефон, почившая матушка Колбасевича, продажная девка империализма астрономия, а также место, куда Колбасевич должен засунуть свой невооруженный глаз вкупе с биноклем, однако затем несколько поутих, выслушал сбивчивый рассказ возбужденного товарища и сказал:
-    Ща буду!
Когда Хлебский ввалился в холостяцкую квартиру Колбасевича, он застал последнего мечущимся по комнате в весьма возбужденном состоянии, натыкающимся на мебель и роняющим ежесекундно всякие непрочно закрепленные предметы. Поймав товарища за штаны, Хлебский силком усадил его на стул, достал из сумки две бутылки пива, открыл и сунул одну Колбасевичу.
-    Ну, давай, колись!
-    Вован, я гений! – стуча зубами о горлышко проблеял Колбасевич.
-    Фактыч, я знаю, давай по делу, – спокойно ответствовал немногословный Хлебский.
Нужно сказать, что  Колбасевич имел несчастье быть сыном некоего Феофилакта, который и наградил его трудновыговариваемым отчеством, которое  в купе с именем Гелиодор просто бесило чуждого лишних заморочек приземленного Хлебского. Он и сократил ради вящей простоты общения отчество товарища. Впрочем, Колбасевича это никак не уязвляло.
Не затягивая, скажем, что спустя несколько бутылок пива Хлебский добился-таки более-менее связного рассказа о великом открытии. Закурив, Хлебский откинулся на спинку и сквозь дым воззрившись на Колбасевича с пытливым прищуром, спросил:
-    А ты уверен?
Колбасевич предпринял очередную попытку вскочить с места, в очередной же раз пресеченную Хлебским и визгливо закричал:
-    Ну пойми ты, простая душа! Каждый год астрономы открывают какую-нибудь планету, а то еще и не одну! Значит, куда ни ткни пальцем в небо – обязательно именно в том направлении найдется какая-нибудь неизвестная! Чего ждать-то? Оставим след в истории!
-    Так… И что ты будешь с ней делать?
-    Я буду гордиться!
-    Не, Фактыч, ну ты же вроде умный, а дурак! – разозлился Хлебский.- Что толку с твоей гордости! Выгоды с твоей гордости – ноль! Значь так… Завтра я звоню в Академию наук, у меня там двоюродный зять в охранниках. Выходим на их главного академика, пусть дает документ какой-нить…
-    А дальше?
-    А дальше будем посмотреть! С бумагой нам черт не брат!
На том и порешили. Ввиду позднего времени и злой жены в супружеской постели Хлебский остался ночевать у Колбасевича.
Наутро Хлебский развил бурную деятельность и, несмотря на субботний день, друзьям удалось «забить стрелу» по выражению грубого Хлебского, с заместителем «главного астрономического академика». Вопреки ожиданиям Колбасевича, заместитель оказался не убеленным сединами старичком в очках и ермолке, а довольно шустрым молодым человеком в потертом костюмчике и с бегающими глазками. Изложение дела не потребовало много времени. Юркий молодой человек быстро понял, что к чему и сказал:
-Тысяча
-Чего – тысяча, - не понял Колбасевич
-Не рублей, - ничуть не смущаясь, сказал зам.
-За что?
-За бумагу с печатью.
Хлебский посмотрел на зама одним из своих взглядов, от которого женщины падали в обморок, а мужчины просились в туалет. Зама передернуло.
-Пятьсот
Хлебский взял со стола пепельницу. Хрустальную. Посмотрел на пепельницу, потом перевел взгляд на бледного чиновника. Потом опять на пепельницу. В глазах у него явно читался неподдельный интерес естествоиспытателя. Зам вспотел.
-Двести! – почти выкрикнул он.
-Бутылка коньяка, - сказал Хлебский – и коробка конфет.
Юркий молодой человек заплакал. Хлебский погладил его по голове, похлопал по плечу и сказал:
-    Не ной, брателла! Жизь щас такая. С тобой не договоримся – другого найдем, посговорчивее. Готовь бумагу, мы будем через полчаса.
Друзья поехали к Хлебскому, у которого дома хранилась бутылка коньяка и коробка конфет, удачно умыкнутые Хлебским с какой-то презентации, на которую он попал совершенно случайно в прошлом году, когда его приняли за популярного ведущего программы «Задолбай рапсодию». Слава Богу, жены Хлебского не было дома и товарищам не пришлось участвовать в боевых действиях по захвату и эвакуации продовольственного схрона.
К их возвращению все было готово. Красивая, с водяными знаками, бумага гласила, что предъявитель сего является первооткрывателем и единственным владельцем малой планеты Урал. И печать. Большая. Гербовая. Академии наук. Хлебский сердечно поблагодарил понурого зама, который попытался было намекнуть на бедственное положение науки, на задержку зарплаты, на большое количество детей… Колбасевич, неожиданно даже для себя, обернулся и высокомерно бросил:
-    Бог подаст!
Хлебский от удивления открыл рот, но ничего не сказал. На том и вышли.
…
На маленькой кухне первооткрывателя сидели Колбасевич и Хлебский. Пиво кончилось. Деньги тоже. Что делать с бумагой, никто не знал. Колбасевич плакал. Хлебский жалел, что отдал коньяк и боялся идти домой.