Молодой журналист газеты «Гудок» Анатолий Козюлин стоял перед воротами богатого загородного дома и едва сдерживал слезы от обиды. Еще бы, его первое интервью! Да не с кем ни будь, а с местным олигархом, владельцем множества крупнейших свиноферм Семеном Осадчим! И надо же, блять, так неудачно все началось…
Добравшись до загородного поселка на маршрутке, Толик как обычно не расплатился при выходе, и, озираясь, папецдовал с остановки. Водитель маршрутки оказался матерым, – он тут же выскочил из кабины, держа в руках монтировку. Журналист, уже не единожды побывавший в таких переделках ожидал чего-то подобного, поэтому тут же быстро побежал. Поняв, что догнать бесплатно вышедшее тело ему не удастся, и, видимо, являясь неплохим игроком в «городки», водила изо всей силы метнул монтировку по ногам пассажира. Толика пронзила ацкая боль, и он рухнул на грунтовую дорогу, испачкавшись в пыли. Водитель маршрутки победоносно заорал: «я тебя ушатаю, падла!», подбежал к Толику и сильно пнул его в живот. Журналист жалобно заскулил и протянул деньги за проезд. «Попадись мне еще» – зло процедил водитель, и, подняв монтировку, пошел обратно к машине…
Немного придя в себя, Козюлин еще раз отряхнулся, потер сильно болевшую ногу и нерешительно позвонил. Спустя какое-то время ворота открылись, и охранник вежливо спросил:
– Вы журналист Козюлин?
– Ну, да.
– Вас ожидают, проходите.
В кабинете олигарха было благолепно: массивная дубовая мебель, удобные кожаные кресла, большой аквариум с подсветкой, в котором неторопливо плавали диковинные рыбы. Анатолий нерешительно поздоровался:
– День добрый, уважаемый господин Осадчий. Я работаю в газете «Гудок», и наше издание планирует выпустить про вас большую статью. Если вы не возражаете, то я хотел бы взять у вас интервью.
Осадчий что-то печатал на компьютере, гадко лыбясь. Отвлекшись от большого монитора, он мельком взглянул на вошедшего журналиста и пробубнил, махнув подбородком на кресло:
– Садись, спрашивай...
– Господин Осадчий, я думаю, нашим читателям было бы интересно узнать о вас побольше как о простом человеке. Расскажите, пожалуйста, откуда вы родом, как прошло ваше детство? 
Семен немного помедлил, а затем затараторил:
– Ну, родился я в глухой деревне, бля. Трудно жили. Гавно одно кругом, грязь… Семья у нас была большая: кроме меня еще семеро далбайобов народилось у папки с мамкой. Тут уж не зевай! Чуть затупил – или без обеда останешься, или пецдов старшие братья выпишут за здорово живешь. Такие дела. Скотины у нас много было: куры, гуси, свиньи, овцы и две коровы. А как же? Однажды меня гусак в жопу клюнул, – страсть как больно! Убил бы паразита. Еще, помню, что уборная у нас была одна на всех. Обычный сортир на улице. Блять, это очень неудобно. Бывало, захочешь дрестануть: разомлеешь весь, разволнуешься в предвкушении калоизвержения освободительного, – а тут хуяк, какой-то ушлепок уже туалет занял и сидит гадит, сволочь. Настроение пропадает мгновенно. Но я хитрый был. Пойду, значит, в хлев, к коровкам, присяду рядом с ними и просрусь от души, как следует. Вот так. Просто и изящно. А однажды, захожу в хлев, и вижу – бляй, хтой-то сидит ужо! Ептыть, да это бабка моя! От жеж хитрюга, тоже место хорошее заприметила, тварь. Сидит она, значит, затаилася вся. А я взял и спрятался за кормушкой, очень уж любопытно мне. Глаза постепенно к полумраку привыкли. Бабка у нас очень редко срала, видать, запорами страдала. Гляжу на лицо ее, значит. Интересное лицо! Такое серьезное, сурово-решительное, как у батюшки Нафанаила во время молитвы священной. Тужится бабка, старается. А не идеть гамно никак, ну что ты будешь делать? Ишь, как рассирается бедная! И вдруг – как запердит ацким пропердом! Ох, мамка моя! У меня аж пупырышки по коже пошли от омерзения. И чую – жизнь налаживается у бабки: одну за одной какули откладывает. Да толстые какие! Эх, отцы наши небесные! Заулыбалась, зарумянилась бабка. А я гляжу в ее лицо, – счастливое совершенно. И почему-то подумалось мне тогда: «Вот люди! Одни, значит, всю жизнь домогаются истины неведомой, ищут покоя и счастья душевного. Стихи сочиняют. Сколько умных и талантливых людей зазря истерзали себя, ебать их в сраку. А тут бабка: абдресталась, – и счастлива! Парадокс, блеать…
– Господин Осадчий, я прошу прощенья, что прерываю ваш интереснейший рассказ, но не могли бы вы рассказать, как вы начинали свой бизнес?
– Да хули тут рассказывать…  Как подрос я, то решил уйти из семьи и жить отдельно. Отец мне на окраине деревни хату какую-то гавняную купил за гроши. Работать на свиноферму колхозную устроился. Для начала спиздил свиноматку, и домой ее приволок. Хавронья моя. Любил ее. Самое близкое существо мне в ту пору было. А она на сносях была, – опоросилась вскоре. Вот радость-то! Свиненки по дому бегают, визжат как ненормальные. Намучился я с ним, конечно. Хавку для них каждую ночь по амбарам колхозным пиздил. Ну да ничего, сдюжил. И с жинкой своей будущей в то время познакомился. Машка моя – девка ладная, красивая. Стали вместе жить, да свиней разводить. А тут несчастье случилось – заболела хавронья моя чего-то. Мож глесты завелись, мож еще чиво… Кушать перестала, грустная какая-то. Я, помню, вечером, приластился к ней, улегся сверху, обнял, слова нежные на ушко шепчу, да и уснул незаметно, пригрелся видать… А тут Машка с работы пришла – и в крик: «Ах ты свиноеб окаянный! Неужто она тебе милей, чем я?» Обиделась, она, короче, и к мамке вернулась. Я расстроился немного, конечно. Но не такой я парень, чтоб  грустить да унывать. Обмазался я, значит, жидким калом с головы до ног и пошел к Машкиному дому романсы петь. Громко орал, во все горло, нахуй…
– Господин Осадчий, извините, что перебиваю, но хочу сказать, что у нас серьезное издание. Я хотел написать про вас большую интересную статью, а вы, простите, сидите и  нагло пиздите!
Семен оторвал взгляд от монитора и молча внимательно посмотрел на журналиста. Повисла неловкая пауза. Затем олигарх хитро прищурился, подражая лейтенанту Коломбо:
– Чо то мне рожа твоя знакома… Твоя фамилия не Мышмас случайно?
– Неа. А что?
– Да нихуя, – сказал Осадчий, и нажал какую-то кнопку под столом.
Кресло, в котором сидел Толик, мгновенно откинулось и закрутилось вокруг своей оси. Затем в полу под креслом открылся люк, и журналист с диким криком рухнул вниз.