Всё началось с того, что меня поселили-таки в заводское общежитие. Я ждал этого долго, и произошло это в самом начале зимы две тысячи какого-то года. Я был рад, как чёрт подери, потому что инженерам общежитие не давали принципиально - считалось, причём не безосновательно, что "все эти инженера", в отличие от работяг, никакой пользы заводу не приносят. Такой, знаете ли, мирный бесполезный народец интеллектуальных овощей. Пьют водку, просиживают штаны седалищными мозолями, читают газеты, шифруясь от начальства и маскируя прессу под чертежи, поливают гигантские кактусы и поклоняются им, пиздят в четыре руки жидкое мыло и туалетную бумагу, ну и, конечно, спят за кульманами (вполне себе виртуозно), при этом спалить их нет никакой возможности - десятилетия тренировок, хули. Начальник отдела, великий жабоподобный Витаминыч (aka Владыка Овощной Страны) разгуливал с целью ужесточения трудовой дисциплины в обуви на войлочной подошве и пытался подкрасться неслышно, как индеец. Его жалкие попытки всегда терпели неудачу, потому что он свистел, как резиновый ёжик, вдыхая и выдыхая мёртвый кисельный воздух бюро. Заслышав приближающийся свист, все принимались преувеличенно бодрствовать и создавать видимость адской работы. На время оживал даже семидесятилетний дед, который в остальное время считался мумией и с трудом откликался на своё несложное имя.

Чтобы получить место в общаге, мне - человеку с улицы да ещё и инженеру, - пришлось изрядно постараться и пройти десяток инстанций. Я врал, давил на жалость, пускал слезу, растекался словом, изворачивался и взывал к совести людей, у которых эта совесть околела в те далёкие времена, когда они в детском саду подкладывали своим товарищам вместо коричневого пластилина что-нибудь другое.

Место, где я жил прежде, не имело никакого отношения к заводу, но имело определённое отношение к преисподней - оно было фееричным настолько, что до сих пор нахлынувшие воспоминания способны вызвать неожиданный приступ кашля. Там в нашей комнате, маленькой, как коробка от утюга, жили сразу  двенадцать человек, каждый из которых был удивительным персонажем. Нормальных  и обычных людей среди них не было вообще. Бывало, что приходилось ночью вставать и прятать кухонный нож, чтобы ребята друг друга не перерезали. По комнате временами летали пустые бутылки и с сочным звуком разбивались о стены. Иногда случалось разнимать двух маленьких китайцев, душащих друг друга. На койке сверху обитал наркоман, который постоянно просил, чтобы я как следует затянул ему жгут. Парень, спавший в углу, - чёрт, упорыш и малолетний драг-дилер, -  барыжил травой и гашем, постоянно дул, смолил, пыхтел, употреблял всякие визгуны и хохотуны, отличался неспокойным поведением и нездоровым напряжным смехом. Иногда он угощал меня, и я в ту пору охотно забивал эфир всякой дрянью. Через окно к этому товарищу (а мы жили на первом этаже) ходили разнообразные посетители, и  некоторых из них не видел никто, кроме него. Однажды он предложил мне нехороших мексиканских грибов, и я тогда чуть-чуть не отъехал - где-то на окраине Москвы я сидел на полу, судорожно хватая ртом воздух, пытаясь среди красных вспышек, молний, ударов и звона вычленить обрывки реальности, попутно думая о том, какая же это будет нелепая смерть.

В  комнате постоянно пахло каннабиатами, смог висел в воздухе болотным туманом, забивался во все поры, и моя одежда (состоявшая из кофты, футболки и джинсов с дыркой в районе одной интересной чакры) пропахла настолько, что на меня лаяли собаки, а в метро подозрительные личности понимающе улыбались, чувствуя знакомый растительный аромат. В соседних комнатах ситуа отличалась не сильно - напротив очень кстати проживала нимфоманка, рядом, в помещении которое все называли шкафом, ютились два дагестанца - в пьяной беседе однажды они проломили своему соседу табуреткой череп, а в конце коридора обитал актёр театра, игравший когда-то князя Мышкина и пивший, как дырявый Левиафан.

Да, было дело, я там жил. В этом кукольно-цирковом заведении я чувствовал себя спокойно и уверено, потому что терять было нечего, отступать некуда, а жизнь приобретала непередаваемые и непостижимые ароматы абсурда, невесомости, наркотиков и безумия.

И вот я оказался в заводской общаге. Новое место было довольно экзотичным. Когда-то в этом здании располагался детский сад, потом времена изменились, детей стало меньше и руководство решилось на отчаянную рокировку: малышей выпиздили, а на их место, предварительно перепланировав всё и вся, поселили молдавских и среднеазиатских гастарбайтеров. Через некоторое время на бумаге это здание снесли и попутно вычеркнули из реестра богов и небесных покровителей. Гастарбайтеров это не испугало, они начали почковаться и постепенно устроили внутри коммуну в стиле сказки "Теремок".

Первый раз я появился там вечером в самом начале зимы. На проходной меня ждала вахтёрша, престарелая йети. Она смотрела подозрительно и настороженно. Сквозь очки явно читалось неодобрение.
- Молдаван? - спросила она, почти не разжимая усатых губ.
- Нет.
- Чурка? - Она с сомнением поглядела на мои светлые волосы.
- Нет, русский.
- Ну в кои то веки нормального человека поселили. А то с этими чуркобесами совсем ёбнуться можно. - Помолчав немного, спросила -
- Блядей водить будешь? - с надеждой прищурилась, оценивая мой потенциал. - У нас нельзя вообще-то, но можно договориться. - Она заговорщически посмотрела и улыбнулась единственным рабочим зубом.

Из дальнейшего общения я узнал, что меня поселили в девятнадцатую комнату. Так называемую, Комнату-С-Матрёшками. Эта комната представляла собой детсадовскую столовую, из которой с помощью нескольких кусков гипсокартона сделали "нумера" звезды примерно на полторы. Блядей водить в такие аппартаменты смысла не было, разве что поржать. Планировка там напоминала Хиросиму, обстановка - экспозицию "Музея апокалипсисов и техногенных катастроф". Прожжённый линолеум, потолки высокие, осыпающиеся мелом и по степени загрязнения напоминающие пол, свисающие провода, три кровати, унылая ржавая раковина, табуретка вместо ночного столика, заботливо сервированная газетами, консервными банками, содержимое которых уже находилось на предпоследней ступени эволюции, и немытыми гранёными стаканами. На стене красовались детсадовские изображения оленей, матрёшек и несъедобных инопланетных фруктов, способные при долгом их разглядывании вызвать синдром Аспергера. Под потолком висели огромные вокзальные часы, застывшие без десяти два. Свет почему-то не работал. В общем, картина маслом.

Единственного моего соседа в этот момент не было, но вахтёрша доверительно и очень уважительно сказала: "К нему вчера милицию вызывали..."
В воздухе ощутимо пахло технической водкой. Видимо, человек предстоял весёлый. Тем же вечером, вернувшись с работы, я познакомился с этим товарищем. Анатолий. Лет сорока пяти. Майка-алкоголичка, щетина. Из тех самых людей, которые морозным утром сливают в тазик тормозную жидкость через железный лом. Жизнь которых строго подчинена двоичной системе, то есть в ней имеют место только два состояния - нолик и единичка. Соответственно, бухие и с похмелья.

На заводе Анатолий работал шлифовщиком. Как и всякий шлифовщик Толя "умеренно выпивал, поддавшись гнёту обстоятельств", короче, пил какую-то хуйню, пол-литра которой стоили семьдесят рэ, отдалённо напоминавшую по цвету и по запаху (но не по вкусу) водку. Этот напиток, насколько я понял, закусывать невозможно было вообще ничем, только запивать, предварительно проделав целый комплекс упражнений китайской дыхательной гимнастики. При первом нашем с Толей знакомстве я для интереса согласился оценить "элитный продукт" - стопка встала намертво, как разжимной домкрат, где-то между горлом и желудком. Толя заботливо протягивал запивку  и приговаривал: "Дешёвая,сука, а пьётся, как слеза", пока я стоял и хлопал глазами, как заводная кукла, пытаясь определить, куда двинется это пойло - вверх или всё-таки вниз. В нашем титаническом противостоянии с зелёным змием я одержал победу, и Анатолий посмотрел на меня с неподдельным интересом. Одноразовых стаканчиков Толя, как оказалось не признавал, - все пластиковые стаканчики у него были многоразовыми. Некоторые утратили природный цвет, были помяты и недовольны такой хуёвой многоразовой жизнью.

После того, как полбутылки нектара ушло на решение вопросов, связанных со знакомством, у нас состоялся "монолог за жизнь". Толя выступал с обязательной программой, а жюри, т.е. я, смотрело, внимало и удивлялось. Вообще-то, Толян очень огорчился, когда узнал, что я работаю инженером, поскольку считал всех инженеров пидорами и говном, и всегда им об этом напоминал. Для меня он, видимо, на первое время сделал исключение.

Насколько я понял бессвязного пастыря пламенеющих глаголов, тот жаловался на падение нравов, низкую культуру производства, отсутствие рабочей молодёжи, слабую поддержку промышленности,  безответственных алкоголиков, постоянно выдающих брак (на заводе, кстати, "алкогольный брак" полуофициально занесён в реестр расходов - и это совершенно фантастический процент от всех убытков многострадального предприятия) - ну это если перевести на нормальный язык. В прямой же речи Толи преобладали "суки-бляди"  и междометия, которые не рекомендуется употреблять при женщинах, детях и маленьких животных. Нарисованные матрёшки понимающе смотрели со стен, оратор вошел в раж после принятия допинга, рвал на груди грязную алкоголичку, а я с подозрением оценивал амплитуду дрожания толиных пальцев.

В конце программы Анатолий пожаловался на непонимание со стороны своего руководства - оно не ценило такого исключительного сотрудника, который ответственнейшим образом подходил к своей любимой работе и мог зашлифовать кусок авиационного титана с точностью полмикрона. Для непосвящённых в технологический аспект данного вопроса могу сказать, что полмикрона - это безмерно круто. С такой точностью в условиях завода можно зашлифовать только вчерашнюю водку пивом, поэтому после подобного дискурса Анатолия за глаза я стал называть исключительно "Толя-полмикрона".

На самом деле, схема работы шлифовщика проста. Поскольку станок с утра соображает лучше человека, в первой половине дня шлифуются хорошо видные запотевшим глазом пятидесятикилограммовые части самолётного двигателя. Пообедав и проморгавшись, уже можно обрабатывать что-нибудь помельче. После контрольных измерений то, что не дошлифовалось - дошлифовывается, а то, что перешлифовалось - выбрасывается в металлолом. То, что нельзя выбрасывать, показывается замначальнику цеха, а тот отдаёт эти коряги сборщикам, с матерным доходчивым пояснением, чтоб они их поместили в двигатель любой ценой. При этом всем понятно, что если не запихнёшь ты, то запихнут тебе. Ребята на сборке обычно работали вахтовым методом, приезжали из Молдовы, поэтому двигатель начинали собирать одни, а заканчивали другие, предварительно разобрав всё, что успели слепить первые.Так или иначе, конструкцией устройства было предусмотрено, чтобы радиус кривизны рук на всех стадиях производства не повлиял на конечный результат. В общем, косяки взаимно друг друга компенсировали.

Толян впоследствии оказался отличным мужиком и по совместительству постоянным источником забавных или неприятных неожиданностей, случавшихся со мной. После двух недель совместного проживания я уверенно определил его для себя как выпускника циркового училища по специальности "Алкогольная буффонада и гоп-пародия".

***

Первое время на новом месте я чувствовал себя неуютно - в детский сад в двадцатитрёхлетнем возрасте возвращаться хочется далеко не всем. По вечерам за стенами плакали дети, звенела и билась посуда, доносилась заморская ругань, тянулись старые баяны, скрипели пружины кроватей, раздавались крики и глухие удары. Ближе к ночи начинал своё блистательное выступление камерный оркестр храпунов и хрипунов.

Кстати, вы когда-нибудь спали в клетке с тиграми? А с простуженными гнусавыми слонами? Нет? Заебись, я вас поздравляю. А мне вот доводилось. К сожалению, я ложился спать немного позже, чем окружающая фауна, поэтому перед сном мне удавалось некоторое время релаксировать под звуки дикой природы. За стеной вообще спало волосатое нечто, которое храпело как протодьякон. Эта стена, вернее, перегородка, разделявшая нас, была сделана из тонкого слоя гипсокартона. Иногда, помимо его храпа, я ощущал всей поверхностью тела, как это существо перекатывается - так перекатываются волны на галечных пляжах. Достучаться до спящей красавицы сквозь алкогольную кому было нереально; я пытался, но в гипсокартоне появились вмятины. Толя от этого чудовища не отставал и некоторые сольные партиии удавались ему даже лучше. Они херачили в терцию - атака шла с двух строн, как в кинотеатре, саунд пробирал до костей, басы вгоняли в депрессию, но засыпал я как всегда быстро.

Первые два дня в комнате не было света. Как я узнал, незадолго до моего поселения Толя, решив попить чаю, включил самодельный кипятильник в розетку и захотел вздремнуть. Проснувшись, оперативно и хладнокровно залил маленький пожар водой, проветрил комнату и спокойно продолжил спать. Электричество в комнате после того случая сразу куда-то исчезло - проводку там тянули ещё татаро-монголы. В распределительном щитке из проводов  была скручена чья-то борода или что похуже. Я грешным делом попытался вызвать электриков, но вахтёрша предупредила, что всех электриков уволили за пьянство. Нет, вы представьте. У в о л и л и! За пьянство! На заводе! Это было непостижимо. Я уже успел к тому моменту понять, что алкоголизм на заводе всегда являлся неотъемлемой частью человека, как ухо, например, или нога. Представьте, если бы вас уволили за ногу. Ну, только если она очень большая и не пролазит в дверь.

Толя к отсутствию света отнёсся по-философски: «свет нахуй не нужен». В туалете нужен, чтоб читать. А в месте, где спят и бухают? Правильно, можно и без света. Норму свою Толя знает и в темноте, и под водой, и в вакууме - лишнего ни-ни. В один из вечеров свет появился совершенно неожиданно - просто кто-то из соседей в расстроенных чувствах хлопнул дверью, со стены посыпались штукатурка вперемешку с тараканами, в распределительном щитке что-то заискрило, и лампочка  загорелась. На радостях Толян нашёл припасённую чекушку, сгинувшую во мраке подкроватного пространства, но так и не распробовав столь маленькую порцию, отправился ночью за добавкой.

В первые дни мне пришлось спать на кровати со страшно продавленной сеткой. Пятая точка практически упиралась в пол, и от этого не покидало ощущение, что меня сложили пополам. Иногда во сне я непроизвольно переворачивался на живот, превращаясь в ласточку. Ноги и руки с утра затекали и становились чужими, как будто их выдали в прокате. Тогда, в общем-то, я и узнал, что происходит с людьми, которые любят ездить через границу в чемоданах или в багажниках. Кроме того, в сетке кровати были огромные дыры - локти в них постоянно застревали, и мне еженощно снились сны, где меня кто-то ловил, связывал и закручивал руки. Я ходил каждый день клевать мозги коменданту общаги, чтобы мне дали другую кровать, но эта женщина отличалась очень толстой душевной организацией и её изворотливая мысль была полностью заточена под то, чтобы, наоборот, что-нибудь спиздить там, где уже до неё всё спизжено до состояния вакуума, а не безвозмездно раздавать. Понятно, что по таким вопросам ходить в управление общежитиями с пустыми руками было бессмысленно, но я не сдавался и в итоге всё-таки выпросил эту несчастную кровать, поставив комендантшу перед фактом, что я знаю о том, что в общаге одна из комнат до потолка завалена новыми разобранными кроватями.

Первое утро на новом месте началось с того, что я обнаружил себя запертым в комнате. Я ковырял ключом дверь пока не понял, что замок вставляли местные питекантропы. Не той стороной. То есть если его закрывать снаружи на один оборот, изнутри его открыть невозможно. Утром Толя со спокойной совестью закрыл дверь, а мне на этот ебучий завод. Плохо соображая, что происходит, с помощью открывашки и столовой ложки, матерясь и психуя, я разобрал забитое окошко в двери для приёма посуды и открыл себя снаружи. Открывашка и ложка пришли в полную негодность. После того случая на двери поверх окошечка, закрытого картонкой, какой-то шутник надписал "Приём анализов".

Вставал Толя на час раньше меня -  работяги шли на завод к семи. Здесь, видимо, играло роль такое соображение -  чем быстрее попадёшь на рабочее место, тем быстрее сможешь полечить голову. К тому же, чем ближе к обеду, тем труднее обнаружить человека, работающего без помощи автопилота, что конечно, очень не нравилось руководству.

Впоследствии я не раз становился свидетелем замечательной сцены - ежеутреннего сбора Анатолия на работу. Это напоминало выход человека в открытый космос - Толя в состоянии похмельной невесомости, фыркая, шмыгая, прокашливаясь и икая, начинал бороться с будильником. Будильник был маленький, с малю-ю-сенькой такой чёрной кнопочкой и голосистый, как сука. Толин палец дрожал, не слушался хозяина и никак не хотел нажать на эту кнопочку. Когда, наконец, электронный визг прекращался, Толя, полупроснувшись, начинал хаотично перемещаться от стены к стене, пытаясь научиться управлять своим нетрезвым телом, как будто это башенный кран или аватар. Он опрокидывая стулья, сдвигал стол, пританцовывал со своими ботинками (как сказал мой брат, такой танец сейчас называется "хард-бас"), не желающими безболезненно налезать на деревянные ступни в тапках, и иногда даже усаживался ко мне на кровать. После танцев он кое-как надевал свой джентльменский фрачный вечерний костюм - фиолетовую шапку и куртку, и приступал к поискам обуви. Надо сказать, что спал Толя иногда в ботинках, и я сквозь сон несколько раз был свидетелем того, как он безуспешно нашаривает под кроватью обувь, которую не снимал со вчерашнего дня.
-Бля, Толян, они на тебе.
- А-а-а, ёпта, точняк. Спасибо. А то я уже было в сумку хотел лезть, там смотреть.
- На два оборота!!!!
- Да-да, я помню, бля. Ну я побежал?...

Надо сказать, что на завод откровенно пьяных людей не пускали. Их останавливали на проходной, досматривали на предмет поиска всяческих  стеклянных артефактов ("что, сердечник, боярышник с собой носишь?"), составляли протокол и далее, по идее, следовали различные санкции. Увольняли редко - работяг на заводе всегда не хватало, а вот премии могли лишить запросто. У Анатолия для прохода на территорию завода в нетрезвом виде была замечательная всесезонная кожаная куртка на несколько размеров больше. Когда Толя ковылял в ней по улице, невозможно было определить пьяный он или трезвый, горбун он или мистер вселенная, человек он или  мешок с бытовыми отходами - настолько она была бесформенной. Вдобавок у нашего героя имелась детская шапка-шлем с пумпоном яркой фиолетовой раскраски, нещадно терзающая психику окружающих. В общем, адский ад - жаль так и не получилось сфотографировать. На проходной охрана понимала, что можно запросто получить ананкастное расстройство личности, случайно задержав на объекте взгляд больше трёх секунд, и испуганно отводила глаза, ошибочно принимая моего соседа за недавно выписавшегося из закрытой лечебницы.

За шапку Толя получил на заводе прозвище "Пумпон". Сам он утверждал, что "уши не мёрзнут, и заебись", а зеркала у нас тогда не было в помине, так что Толян, скорее всего, не подозревал, какое удивление у незнакомцев вызывает каждое его появление. Однажды Толя второпях забыл надеть это чудо и его всё-таки спалили на проходной. Он потом рассказывал, что косил под невыспавшегося, а неслабый такой драконий перегар вырывался у него якобы от вчерашней бутылки пивка ("единственной, товарищ начальник!").  В общем, в тот раз ему не повезло.

По улицам, как можно заметить, Толян не обламывался ходить в самом непотребном виде. Иногда он даже, судя по рассказам свидетелей, ползал из местного шалмана, как морской пехотинец, аккуратно преодолевая лужи и периодически прерываясь на богатырский сон у самой поверхности земли. Однажды по дороге от метро Толя потерял ремень от штанов, которым пытался починить порвавшуюся ручку своей монструозной сумки и возник на пороге смущённо придерживающим штаны, сползшие до уровня коленей.

Про сумку Толика нужно рассказывать отдельно. Она представляла собой циклопическое клечатое сооружение, которое в отсутствие мебели заменяло хозяину шифоньер, комод, стенку, прикроватную тумбочку, и где, при желании, можно было спокойно жить. Толян возил в ней домой и из дома всякую хуйню... нет, пожалуй, даже Хуйню - сломанные осветительные приборы, старые сгоревшие кипятильники, чёрные закопчённые утюги, которыми можно было без ущерба гладить только строительный рубероид, склеенные полки и ободранные продавленные стулья. "В хозяйстве всё пригодится",- любил приговаривать Толя, с видом покорителя космической бездны извлекая из своего клечатого переносного ада очередную нехорошесть. Откуда у Толи взялись повадки бомжа, я не интересовался, но биография этого персонажа, судя по рассказам, была богатой.

Однажды он приволок даже гладильную доску, прожжённую посередине утюгом - артефакт, который, видимо, собирался починить с помощью проволоки, хвороста и старых газет. Я мысленно пожелал ему удачи, но потом он отказался от идеи ремонта и кому-то подарил эту штуку, вероятно, в качестве ночного столика.

В довесок ко всем своим странностям, под кроватью Толя-полмикрона хранил необозримое количество VHS-кассет (я совершенно не понимал, зачем они были ему нужны - у нас даже телевизора не было), с самыми-самыми разными фильмами. Была там и пара кассет порнушки со старыми добрыми неграми на обложке ("Анальные войны" или что-то вроде того).  Негры задорно выглядывали из-под кровати, улыбались и как-то нехорошо смотрели прямо на меня, когда я поворачивался на бок (наши кровати находились напротив), поэтому в конце-концов я не выдержал и задвинул их подальше.

Помимо первобытного собирательства Толян увлекался чтением литературы - его коллекции сочинений госпожи Д. Донцовой могла позавидовать сама Д. Донцова, чьё культурное наследие на тот момент насчитывало ни много ни мало сто с хуем томов, включая новинки (я не обломался как-то сосчитать). Эту библиотечку сортирного интеллектуала Толя хранил под пустовавшей в ту пору третьей кроватью. Ну, в общем, товарищ работал над собой, и постепенно его стараниями наша комната превращалась в нечто среднее между свалкой, провинциальным комиссионным магазином и бюро неудачных находок.

Однажды я вернулся в общагу глубокой ночью, несколько пьяным. В комнате никого не было - видимо, Толян бухал у соседей. Вообще-то я не отношусь к людям, которых высаживает на измену по любому поводу, но в тот раз меня реально пробрало. Пробираясь в темноте к выключателю, подсвечивая дорогу телефоном, я наткнулся взглядом на синее светящееся лицо на стене - мутное, искажённое, перекошенное, покрытое какой-то сыпью. Оказалось, что это всего лишь моё отражение - Толя накануне приволок со свалки старинное зеркало, и прилепил его скотчем (!) к стене.  Потом он утверждал, что это антиквариат 17 века. По виду действительно антиквариат - старое дерево, пятна, разводы, чёрные точки, муть, - разглядеть толком ничего нельзя, и кривое, как в комнате смеха. До этого приходилось бриться с помощью пыльной оконной рамы, поэтому зеркало оказалось как нельзя кстати и определённо имело шансы оказаться первой полезной вещью, вытащенной с помойки. А через пару дней Толя пожаловался мне на ночные кошмары (- Толян, ты о чём, ты сам кошмар, ты на рабочем месте спирт из баночки пьёшь, PeregarMan, ты когда дышишь - птицы на лету падают, хвоя осыпается, молоко сворачивается. Какие ещё кошмары, Толя!?), заявив, что старинные зеркала аккумулируют отрицательную энергию, и отнёс эту штуку обратно на помойку. Ну, туда ему и дорога.

Спал мой сосед очень забавно. Во сне он частенько пел, разговаривал с таинственными незнакомцами и начинал осваивать алкогольную левитацию, постепенно достигая высших ступеней мастерства, недоступных ни индийским йогам, ни джедаям. Первое время, конечно, случались падения. Номер, который я неоднократно наблюдал, назывался "колобок" - резкий поворот во сне, песня обрывается на полуслове, далее следует звук... ээээ... назовём его "мешок с овощами".

Как-то раз я вернулся с работы и обнаружил дверь запертой изнутри. Толя приполз в говно, закрылся на крючок и отбыл в нирвану. Это я понял, когда услышал через дверь блаженное мурлыканье, посапывание, причмокивание и какую-то песню. Достучаться было, конечно, нереально. Я навалился, и за несколько рывков крючок удалось разогнуть. Дверь со стуком распахнулась, и у соседей упала со стены детская ванночка. Там вообще всё коммунальное хозяйство по максимуму выставлено в коридор и загораживает проход, из-за чего бывший детский сад напоминает архивы Мосфильма. Толя от грохота не проснулся, но довольно почмокал и помурлыкал во сне. Я же увидел следующую картину: третье алкогольное кармическое тело Толи лежало верхней половиной на кровати, свесившись остальной частью на пол. Такую позу можно увидеть на картинке, где изображена молитва юной монашки в монастыре преподобного Франциска Ассизского. Я бы, наверное, даже умилился, если бы не запах перегара и иногда вырывавшиеся во сне коронные фразы типа "где сдача, старая курва?!!".

***
Днём в нашей замечательной комнате царил полумрак, потому что проблему отсутствия холодильника Толя решал с помощью окон: снаружи зима, мороз, поэтому подоконник на улице - морозилка, а промежуток между рамами чуть ли не до самого потолка - холодильник. В морозилке хранилась дежурная чекушка, а в холодильнике доживали свой век домашние разносолы, истёкший срок годности которых резко пробивал любой насморк. Автором этих условно съедобных предметов числилась жена Анатолия.  По случаю ежедневных праздников содержимое банок употреблялось в качестве закуски и запивки, и тут даже самые стойкие собутыльники ломались и робко намекали, что ящик Пандоры лучше бы не вскрывать. На самом деле, я не знаю, существовала ли супруга Толи в действительности, поскольку обручального кольца он не носил, но если этих жутких разносчиков ботулизма, "одинаковых до и после", готовила именно она, то на том свете ей придётся отвечать по полной за жестокое обращение с овощами.

Спустя какое-то время после заселения у меня начали пропадать вещи. Приходилось списывать их необъяснимое исчезновение на полтергейст, домового или свою рассеянность, потому что разговаривать с Анатолием насчёт пропавших предметов было бесполезно - пациент либо всё отрицал, либо и вправду ничего не помнил. Например, Толя регулярно пиздил моё варенье, которое было необходимо ему, как воздух, для приготовления полезной витаминной запивки. Случалось, Толя надевал с утра мои свежевыстиранные носки - сначала я не рубил фишку и дико удивлялся, когда, вставая утром на работу, не обнаруживал их на батарее ("бля, они же были здесь, вот прямо здесь, две штуки, хоть и разные"), потом я стал их прятать. А однажды я забыл свою  футболку на столе и, придя с работы, её там не нашёл. Списав это обстоятельство на паранормальные явления, я смирился с её исчезновением, а примерно через неделю был приятно удивлён, когда, бесцельно потратив вечер на движение стаканов, вернувшись, обнаружил Толю, допившегося практически до нового агрегатного состояния и спавшего в моей футболке. А как-то раз утром, опаздывая и лихорадочно собираясь на работу, я неожиданно вытащил из рукава куртки вместо шапки свою мочалку. Надо заметить, я даже не удивился, потому что начал привыкать к подобным фокусам.

В ту пору у меня была привычка пить мàте по сто раз на дню. Для питья мàте, нужна специальная приспособа вместо чашки, которая называется калабàс - это такой сосуд из тыквы. Чтобы он не заплесневел, я сушил его ночью на батарее. И вот, в одно прекрасное утро я не обнаружил эту штуку на  своём месте. Обыскал всё вокруг - пусто.
Так, значит, Толя.... Когда вечером сосед вернулся с работы, я припёр его к стене и учинил допрос. Толян рефлекторно включил ментальный алкогольный щит, упорно отказываясь понимать, о чём идёт речь. Попробуйте объяснить такому человеку, как Анатолий, что такое калабас. Получается как в анекдоте: " - Оленя? - Нет. - Тюленя? - Нет. - Тогда, однако, чукча не знает!" И так и сяк пытался объяснить - и баночка, и коробочка, и чашка такая специальная, похожая на деревянную, с металлической окантовкой. Нет, не видел. Потом, наконец, он что-то вспомнил и достал из-под кровати деревянную коробочку. Маленькую и, естественно, с помойки. Нет, Толь, представь себе, не то. Он очень огорчился, но потом его осенило. "А-а-а, я понял - пепельницу!? Так я её на работу унёс". У меня внутри всё опустилось: "Чё, блять, да какая же это пепельница, ёб, Толь, ну ты чё, охуел, это, бля, полный, нахуй, пиздец". "Да ладно, ладно, если тебе она нужна, я её назад принесу. Смотрю, сегодня около батареи валяется. Ну я и подумал, пепельница. Я же знаю, что ты не куришь - значит, ничейная." Пепельница, вы представляете?

В общаге у Толика было много знакомых , с которыми он любил выпивать. Вообще, мой сосед не обламывался пить и со стенами, но лишь в крайнем случае и по двунадесятым праздникам. Толино, с вашего позволения, хобби разделяло 200 процентов тамошнего мужского населения и 120 процентов женского, так что в одиночестве сосед на моей памяти не пил ни разу. Собутыльники его были отличными в общем-то парнями, разными на лицо, но одинаковыми в своей помятости и всклокоченности. А с утра они и вовсе отличались друг от друга лишь оттенками зелёного. Для простоты Толян условно называл их всех "мой друг Петя". В основном, это были молдаване и узбеки, которые по-русски не алё, поэтому им было абсолютно всё равно, как их называли - главное, чтобы наливали. По выходным, во время особенно длительных алкогольных сессий, они создавали атмосферу уюта и душевной теплоты в нашей комнате - пили техническую водку, домашний коньяк из канистры (самогон цвета ржавчины), пели песни и курили конский навоз. Молодой парень, живший за стенкой, замечательно исполнял под баян хит Пугачёвой "Мылио алый рос".

В один из таких выходных разговор зашёл о национальной валюте. Запас элитных вин подходил к концу, поэтому сидящие за столом подобрели, начали зависать и перезагружаться, отлучаясь временами в туалет. Анатолий попросил у чувачка из соседней комнаты посмотреть молдавскую национальную валюту, тот достал горстку леев и в порыве алкогольного катарсиса отдал их все на память Толе. Анатолий сгрёб нумизматику, унёс в свой угол и на всякий случай забыл куда положил. Той же ночью, когда последние стойкие товарищи успокоились, когда всем этим упырям с пластиковыми стаканчиками забили казалось бы по колу, и когда воцарилась тишина,  дверь нашей комнаты начало выносить ударами небывалой силы. Оказалось, что сумма, подаренная накануне Толе, была слишком большой, и бывший хозяин жаждал компенсации. Я открыл дверь, но Толя дипломатично не проснулся и даже стал громко и злобно похрапывать, какбэ намекая. Как его ни будил "обманутый вкладчик", Анатолий глаз не открывал. На следующее утро паренёк уехал домой (накануне была прощальная вечеринка), а мой сосед привычно сделал вид, что ничего не помнит.

Толян мог пить везде. Прийти пьяным, например, из душа для него было вполне нормальным явлением. Даже, я бы сказал, считалось хорошим тоном. По дороге в ванную надо было пройти мимо соседней комнаты, а, попав к соседям, вернуться трезвым было совсем непросто. Вроде вот буквально только что Анатолий бодро выдвинулся с полотенцем в сторону санузла, а через десять  минут неуверенное царапанье в дверь и алкоголичка, надетая задом наперёд.
Тут надо оговориться, что ванная в детском саду - это помещение бывшей детской раздевалки с огромным старым окном, мимо которого проходят местные. Где-то посередине этого помещения находится ванна, а в закутке притаился унитаз, невидимый с улицы. Когда-то на окне был прибит полиэтиленовый занавес, но постепенно он становился всё более и более дырявым; к моменту моего поселения обитатели привыкли мыться с обзором, как в парижской опере, и с замечательным видом на пустынный двор и огромную кучу мусора. Первый раз, помню, я туда залез, не зная ещё, что щеколда на двери "имеет фиктивный характер". Стою, голову намылил, пена в ушах. А когда смыл - оборачиваюсь, стоит какой-то мужик, отливает. Совершенно невозмутимо, и при этом песенку мурлыкает.
- Эээээ... Я вам не мешаю?
- Дык а чего, ты там, а я-то здесь. Не мешаешь-то, конечно.
Так до меня постепенно начало доходить, куда я попал.

***
Однажды на лестничной площадке нашего общежития к Толе начали "приставать". Толя вернулся в комнату, поднял на меня честные обиженные глаза и с непередаваемой интонацией произнёс:
"Совести совсем никакой нет. Бьют,суки... Бьют и душат прямо на лестничной клетке." Я вышел вместе с ним. Огляделся. Дело было достаточно серьёзным. Как всегда в таких случаях не обошлось без дам и алкогольного бекстейджа. Две Дульсинеи достаточно объёмные, как в 3-D кинотеатре, подбадривали двух рыцарей, которые месили полуживое нечто. Толя решил поначалу уладить конфликт методами дипломатии, но от него отмахнулись. Он был пьян, весел, удал и жаждал справедливости. Я решил посмотреть, чей кунг-фу  окажется сильнее - очень хотелось, чтобы крики и удары об стены прекратились. Толя спустился к вахтёрше, чтобы та позвонила в милицию. Оказалось, что у усатой дамы как раз шла очередная серия по второму.
- Знаете что, идите вы в пизду. Совсем, блять, уже надоели, черти, покоя нет от вас - корректно, но неумолимо, даже использовав обращение "вы", сказала она.
- Отлично. Не хотите вызывать милицию, тогда я пошёл их убивать, - будничным и грустным голосом произнёс Толя.

В евангелии от Анатолия, поведанном зимними вечерами, утверждалось помимо прочего, что он -  бывший мастер спорта по самбо и к тому же воевал в Афгане. Два пулевых, одно ножевое - так, в общем, ни о чём, - он часто показывал шрамы, кокетливо приспустив лямку алкоголички, и кто его знает, может, это был и вправду не аппендицит. Милицию в тот раз всё-таки вызвали. Пока наряд ехал, началась свалка. На шум с удовольствием подтянулся народ. Стали разнимать, в суматохе попали кому-то по лицу, даже ногой. Порвали халат одной из синьорит. Потерпевший, которого уже было оттащили, ввязался в драку, его стали заново разнимать с помощью ударов и пинков в нижнюю часть туловища. Из берлоги вылез местный авторитет (по причине роста и веса), ковырнул волосатую ноздрю  и стал за грудь оттаскивать подвернувшуюся дамочку. Прибежала чья-то жена со шваброй и стала ей, как рогатиной, тыкать куда-то в толпу.  "Ну по ебалу-то зачем же?" - пробасил обиженно кто-то в ответ. Общими усилиями сломали старый сломанный стул, стоящий в коридоре. Толя потерял ботинок в пылу сражения. Незнакомая женщина попыталась за волосы оттащить лысоватого мужчину - тот не особенно сопротивлялся, по-христиански увещевая её словами «сука» и «блядь». Всё это время я стоял в углу и откровенно забавлялся.

Был ещё такой случай. Однажды в нашу комнату подселили нового паренька, которого звали Андреем. Паренёк приехал из далёкой N-ской губернии устраиваться на завод и в первый же день отметился тем, что загремел в обезьянник. Тривиальная ситуа. В пьяном виде он оскорбил лучшего друга всех подвыпивших - милиционера. Или не оскорбил, может, тому просто показалось. После ночи в обезьяннике и доходчивых объяснений товарищей в форме, паренёк начал догадываться о своей неправоте и поспешности сказанного в адрес людей при исполнении. Чтобы загладить неловкость и исчерпать конфликт, милиционеры предложили джентльменское соглашение: Андрей приносит в течение трёх суток пять тысяч рублей, а они на это время любезно соглашаются взять на себя бремя забот по сохранению его паспорта и мобильного телефона. Телефон ему в результате так и не отдали. На этом злоключения Андрея не закончились. Через пару дней он попросил у меня коньки, чтобы сходить покататься с бывшей женой, которая, как оказалось, жила неподалёку. Вернулся он поздно вечером и со сломанной ногой. Нога опухала на глазах, мне надо было куда-то уходить, в комнате никого кроме Андрея не оставалось, ходить он не мог и попросил мой телефон, чтобы дозвониться до знакомых, которые должны были отвезти его в травмпункт. В скорую звонить он не хотел, потому что о его травме могли узнать в отделе кадров и повременить с устройством на работу. Я оставил ему телефон и ушёл. Мой маршрут оказался очень запутанным, и в общагу я вернулся только через три дня - как результат, ни парня, ни его вещей в комнате, ну и, конечно, абонент не абонент. На мои вопросы, "а где, собственно?", все дружно мычали про то, как к Андрею пришли какие-то чуваки, сгребли в охапку парня, его вещи и исчезли.

Мне понадобилось некоторое время, чтобы отыскать андрюшин след. Оказалось, что парень до сих пор числился на заводе и даже появлялся там пару раз в гипсе. Он никуда не пропадал - его между делом просто переселили в другую комнату. Узнав место обитания, я решил заглянуть к нему после работы, чтобы принести больному апельсинов. Толян вызвался идти со мной.  Я попытался его отговорить от этой странной затеи - всё-таки дело было личным, практически интимным, но Анатолию понадобилось на сон грядущий употребить традиционную порцию пивосодержащего напитка "Охота крепкое". Он облачился в свою куртку, надел шапку, расправил плечи, и команда потрошителей двинулась в путь. Поход наш, сразу скажу, успехом не увенчался. Дверь открыла соседка из ближайшей комнаты (там коммунальная система), предварительно накинув цепочку. Увидев за моей спиной Толин пумпон, женщина почувствовала неладное и попыталась съебать от греха, но я поставил ногу в проём. Тогда она заявила, что если мы не уйдём, она будет звать "своих мужчин". Толя галантно заметил, что все мужчины уже здесь, и вот она "такая приятная женщина".... Я попробовал объяснить, что мы пришли за хромым и больше нам никто не нужен. Она испуганно проблеяла, что хромых здесь нет. Толян не стал влезать в разговор и задумчиво как бы в сторону пробурчал: "Сейчас будут, мадам. Разводите пока гипс". После некоторого замешательства женщина поведала нам через дверь очень интересную историю, из которой следовало, что нужный нам товарищ успел отметиться  на телефонном поприще и в этом жилище. Несколько дней назад пока один из его новых соседей был в душе, за неполные пятнадцать минут Андрюша собрал все свои сумки, вещи, посуду, выгреб всё из холодильника и заодно собрал телефон парня. И ухромал.  Как говорится, не налегке, но навсегда. Растворился, как кофе. Ускользнул, как Мери Поппинс. Ну что тут скажешь - талант у парня. По иронии судьбы через пару месяцев меня после долгих скитаний подселили именно в эту комнату, где я познакомился и с потерпевшим, и с этой женщиной. Но это другая история.

***

Однажды Анатолий исчез, пропал без вести, оставив после себя все вещи. Оказалось, что накануне он зашёл на обеденный перерыв "в расстроенных чувствах" и решил покемарить каких-нибудь пятнадцать минут. Очнувшись к своему удивлению поздно вечером, Толя понял, что у него будут серьёзные анальные проблемы с табельщицей и начальником цеха, и тут не прокатят отмазки про встречу с говорящей собакой или про похищения инопланетянами. К тому же он сообразил, что перед уходом забыл выключить станок, и если в присутствии Толи станок работает на алкогольном автопилоте, то в его отсутствие станок не в курсе, что может принести заводу миллионные убытки. Огорчившись, Толя пьяным пополз в туалет и там предсказуемо упал, разбив всё фаянсовое хозяйство практически нахуй и превратив помещение в долину водопадов. Сам остался бодр, невредим и быстро испарился.

Сказать, что все жители близлежащих комнат страшно обрадовались - это ничего не сказать. В честь такого водного праздника за голову Толи назначили цену и с нетерпением ждали следующего его появления с целью внесения некоторых анатомических корректив в организм Толи и устранения недопонимания по части тонкой  сантехнической дипломатии. Алкогольное чутьё подсказало нашему ихтиандру, что визит в общагу можно на некоторое время отложить, и он стал ждать подходящей обстановки у своих знакомых из соседнего общежития. Собратья, очень подготовленные ребята по части алкогольных марафонов, обрадовались его неожиданному визиту, организовали вылазку в ближайший магазин и, ощутив себя пассажирами поезда Москва-Владивосток, все вместе вышли из штопора только через полторы недели. Вернувшись на завод, Толя узнал, что ему грозит увольнение, и решил взять больничный. Я узнал об этих событиях только через месяц - всё это время абонент был не доступен, в цеху о нём не слышали, и его коллеги ничего о нём не знали. Грешным делом я было подумал, что он решил вернуться  к себе домой, куда-нибудь в созвездие Волосы Вероники.

Как раз во время его отсутствия в нашу комнату заселили трудовой десант из Молдовы, привёзший с собой стратегический запас молодого вина и портяночной брынзы. Если раньше мы жили вдвоём в пятиместном номере, то теперь обстановка напоминала маленькое уютное вьетнамское общежитие. Так как наша комната пользовалась славой круглосуточного шалмана, в неё по старой памяти начали под вечер наведываться посланцы ада. Увидев новичков, они под предлогом знакомства обрадованно присоединялись к общей трапезе. Вино разливалось из канистры в сервиз толиных многоразовых стаканчиков. Те, кому не хватило стаканчиков, пили из стеклянных банок. Я взял стаканчик, который мне протягивал старый молдаванин.
-Молодое?
-Молодое.
- Не креплёное?
- Та ни, нэ крэплёна.
Я осторожно отпил.
- Ух, ебаааать, сколько же в нём?
- Та градусэв трыдцэть, не боле...
По вкусу напиток был даже боле жёсткий, чем широко известный в узких кругах тутаевский херес (для незнающих поясню, что этим напитком можно красить полы или отправлять с ним в качестве ракетного топлива корабли прямиком на Марс). Весь вечер хозяин уверял собравшихся, что вино не креплёное ("это просто сорт винограда такой"), а брынза со вкусом носков - вполне свежая. Но вечером в толпе начались брожения, и народ, даже знакомый с димедролом не по наслышке, спустя ещё долгое время зябко поводил плечами, вспоминая ту злополучную канистру и следующее утро, когда зелёные очереди выстроились во все имеющиеся туалеты.

Всю неделю я чувствовал себя персонажем сказки "Теремок". Какие-то люди приходили и уходили, количество незнакомых вещей и тараканов увеличивалось. Мебели не было, вся одежда висела на стенах на вбитых кривых гвоздях; чьи-то грязные носки, как гадюки, расползлись по комнате и начали вытеснять всё живое своими эманациями. Было стойкое ощущение, что живёшь в гардеробе. Потом наверху неожиданно решили, что четвёртое измерение исчерпало свои возможности, соотношение человеко-людей и человеко-метров в помещении зашкаливает, и народ начали расселять. Нас с Толей выпилили в другую комнату, но он по причине своего отсутствия об этом даже не догадывался. Его чуть более чем охуенно многочисленные вещи переносили два молдаванина, и сакральное слово "пиздец" в их разговорах прозвучало тогда неоднократно.

В качестве соседей в новой комнате нам достались два персонажа: бывший морячок и расписной паренёк в наколках. Морячок бухал каждый день, но, странное дело, не буянил.  Был вежлив, настойчив, по-тихому невменяем и носил тельняшку. Каждые два дня драил палубу шваброй в пьяном виде, постоянно проходя одно и то же место по нескольку раз - внутренний компас не работал. На одну влажную уборку уходила бутылка водки и три часа чистого времени. При этом водку, что характерно, он употреблял из огромной чайной кружки, отпивая большими глотками и грустно бормоча: "Эх, вкуснятина". В процессе морячок слушал в наушниках "Радио Шансон" на такой громкости, что было слышно у соседей, поэтому на позывные внешнего мира не реагировал. Вообще, влажная уборка в тех краях считалась необычайной экзотикой или чем-то вроде блажи пресытившегося жизнью человека. У наших соседей, например, в комнате было намного грязнее чем на улице - они ходили снаружи и внутри в кирзачах. Ну и пахло соответственно, так что, когда там не было как следует накурено, в помещении невозможно было находиться.

Парень в наколках, которого звали Александром, выделялся из тамошнего натюрморта своей редкой силы (без тени иронии) адекватностью и с улыбкой наблюдал за медитациями соседа в тельняшке. Через некоторое время в комнату незаметно подселили пожилого молдаванина. В молодости он проходил службу на атомной советской подлодке, поэтому с морячком очень быстро был установлен контакт, и два товарища превратились в мебель вместе с бутылками. Это была неплохая компания, и я частенько приземлялся к столу и под пьяные разговоры просиживал по полночи. Подводник оказался незаурядным рассказчиком и, несмотря на огромное количество допинга, нить повествования не терял. Я например узнал, что бывает, когда подводная лодка на полгода уходит в плавание, взяв на борт две тонны технического спирта. Или как морят крыс, которые живут неподалёку от атомного реактора и грызут всякие нужные шланги. Или что случается когда на завод приезжает президент. Этот же товарищ поведал нам, что на территории завода, оказывается, была силами строительной бригады оборудована настоящая сауна, в которой отдыхало руководство, причём, что характерно, одним блэк-джеком дело там не ограничивалось.

Вообще, строительная бригада была самым жёстким подразделением на заводе. Туда по традиции стекались алкогольные сливки общества - своего рода вино-водочный бомонд. Это натурально была группа безобломных зомби, которые не подозревали о существовании прямых линий и угла в 90 градусов. Всё, что они строили, отдалённо напоминало архитектуру Гауди, с бесконечным количеством прилепышей и асимметрией на грани вандализма.

Одним из закадычных друзей Анатолия был местный алкогуру узбек Халиль. Халиль числился в упомянутой строительной бригаде, правда регулярно отправлялся в бессрочные алкогольные академы, но потом "восстанавливался" и продолжал как ни в чём не бывало трудиться вместе с остальными. Его визиты к нам были нечастыми, но если он навещал Толю, то пол-общаги напивалось добела. Сам Халиль к моменту нашего знакомства допился до такой степени, что мог взглядом обращать воду в спирт и, казалось, последний раз пил безалкогольные напитки задолго до своего рождения. От постоянного жевания насвая он не выговаривал половину букв и всё время что-то мычал. Однажды он промычал мне забавную историю о том, как у него под покровом ночной темноты спиздили мыло и шампунь (сдаётся мне, здесь не обошлось без участия Толи). Вообще шампунь, как и мыло, тамошним строителям действительно были необходимы, потому что без умывания они становились похожи на бастардов африканских вождей. Но Халиль факту исчезновения  большого значения придавать не стал и долгое время мыл голову и все остальные нужные места жидкостью для мытья посуды "Миф", которую в общем-то спиздил в общей кухне. Это он, кстати, подсказал Толе, где можно покупать "дешёвую и качественную водку", чем окончательно покорил сердце и печень нашего героя.

Спустя неделю после нашего переезда Толина кровать по-прежнему пустовала, хозяин не являлся.  Накануне я со своими коллегами проводил выходные в подмосковном заводском лагере, в честь ежегодного "дня здоровья" (насчёт здоровья не знаю, но внутренняя дезинфекция организма проводилась в течение двух дней со всей серьёзностью - излишки уксусного альдегида выводились потом неделями). В Москву мы вернулись уже совсем хорошие, потому что остатки алкоголя на обратном пути допивали в автобусе. Еда ехала в багажном отделении, поэтому пришлось ограничиться одним яблоком на всех, но после двух дней возлияний было уже вообще всё равно. Даже тот факт, что автобус отбывал из лагеря (именно так было написано в расписании) ровно в 15-99, никого не смутил.

Остатки продуктов, которые мы привезли с собой, девать было просто некуда, и, чтобы далеко не нести, решили свалить их ко мне. Ну и заодно познакомиться с человеком-легендой - в то время я регулярно радовал коллег рассказами о похождениях Толяна, и они в целом представляли, личность какого масштаба обретается в стенах детского сада. Первым, что привлекло общее внимание, была дверь в стене, ведущая в соседнюю комнату, широкая и всего полтора метра в высоту. Очень похожая на вход для гномов. Я и сам часто останавливался напротив неё в задумчивости - в её контуре безошибочно угадывался почерк строительной бригады. Халиль, например, мог войти в неё почти не нагибаясь. В подтверждение моих мыслей в этот момент мимо нас по коридору прошёл маленький сантехник-таджик. На плече он нёс небольшую кувалду. Такое вот совпадение.

Толю ребята не застали, но на память решили положить продуктовый паёк из остатков провианта под подушку - несколько яблок, доширак, шоколад и хлеб. Я предложил написать на этикетке растворимого супа, что это подарки от зубной феи. Мы накарябали несколько приветственных слов, посмеялись и двинули куда-то бухать. Через пару дней ближе к ночи в комнату заглянула заместитель коменданта и объявила, что Толю выпиздили с завода, ну и, соответственно, из общаги, поэтому его вещи нужно куда-нибудь убрать и освободить место для нового жильца. Её внимательно выслушали, недружелюбно поздравили с этим геморроем и предложили самой заняться удалением толиного хозяйства, которое было свалено огромной кучей в углу. Морячок предложил ей начать с кровати, потому что под кроватью ему было очень неудобно мыть. Она с отвращением осмотрела гору вещей и, не зная за что взяться, начала с постельного белья. Под подушкой  мадам с удивлением обнаружила продуктовый склад, зависла в ступоре, и решила отложить выселение, не представляя, что ещё можно ожидать от человека, который хранит еду настолько близко к телу.

Анатолий появился только через две недели, быстро забрал часть своих вещей и ушёл навсегда. Об этом я узнал позже, когда встретил морячка в вино-водочном отделе заводского гастронома. К тому времени мне по-настоящему надоели ночные рассказы, меня уже достал вечный праздник, который происходил на расстоянии вытянутой руки, я начал уставать от жизни в царстве анархии и меня часто передёргивало от воспоминаний о вкусе водки с утра и разговоров о смысле жизни, в которой (тсс, это секрет) не было смысла. В одно прекрасное весеннее утро я проснулся с мыслью "Доколе!!!" и в тот же день отправился к коменданту. На этот раз я шёл не с пустыми руками и, вдобавок, собирался пустить в ход всё своё скудное обаяние. Мне повезло, и по результатам переговоров для меня выделили комнату в только что отремонтированной квартире. Я собрал немногочисленные вещи, купил соседям бутылку их любимой дешёвой водки, попрощался с удивлённой усатой дамой и утопил ключ от комнаты в ближайшей луже. Чтоб никогда не возвращаться.

А о Толе я с тех пор ничего не слышал. Знаю только, что он порывался свалить в Санкт к своим знакомым, чтобы работать на каком-то заводе. И где сейчас проходит его алкогольный маршрут, пожалуй, никто не знает...

P. S. В комнате, потерявшейся в извилинах коридоров детского сада, горит свет. Морячок в наушниках драит полы и шепчет слова нетленных песен, Подводник вслепую разливает водку по стаканам и курит задумчиво, отпуская на свободу кольца и провожая их взглядом к потолку, Саня сидит на кровати, читает старую библию и по его руке по-прежнему ползёт вязь готических букв: "Я смеюсь всегда в темноте. Я плачу только когда идёт дождь..."