Здравствуй, человече. Да, я обращаюсь к тебе, чтящий. Не ошибаюсь ли я? Безумен ли? Не стану тебя разубеждать ни в том, ни в другом — ведь целью своей я ставлю предоставить доказательства моей правоты — из которых ты уже сам выведешь заключение - осмыслив его и приняв (или отринув), а не сменив под напором велеречивых монологов. Могу лишь уповать на то, что твое первое впечатление будет иным нежели: «Хамло», «Вы некультурны, гражданин!», «Товарищ дорогой...!!! Вы ведь понимаете — дуэль!» - что позволит тебе проследовать мыслью далее краткого предисловия.

Итак. Я не обругал тебя «человеком» - я и в правду вижу тебя им. В изначальном смысле — ежели только ты дочитал до сего места, то уже им хотя бы отчасти являешься. Сейчас нельзя говорить «человек», можно «гражданин», но я упорно продолжаю величать тебя человеком. Почему? Пожалуйста...

Начну издалека, прости друже.

Несколько позже своего двадцатипятилетия, а совершеннолетие, подвинутое успехами медицины, наступает теперь в двадцать пять лет, как ты наверное знаешь, я устроился на престижное место «инженера городских и пригородных сточных коммуникаций». Являясь по сути ассенизатором, работал всего по тридцать пять часов в неделю — не особо пыльная, но доходная работенка. И мы, работники шланга и насоса, давали подписку о неразглашении — «Громыхайловскую бумажку» подписывали — по имени учредителя «Ассенизаторской городской и пригородной службы». Тамошние ребята, веселясь, шутили: «Погромыхали? Теперь молчок!», «Ну, теперь шланг в зубы и ныряй охранять тайну!». Фарфора блеск в их улыбках, не оставлял сомнений в правильности выбранного поприща. Служба ответственная, для серьезных «не что-то там с переферии»...
Радовался с ними и я — веселился шутя над новичками, лыбился полным ртом фарфора — фирменная визитная карточка службы. Мы привлекали внимание! Да что там - «Мама, а дядя космонавт?» - спрашивал мальчишка в парке у женщины, ласкавшей восторженным взглядом поджарого бронзовокожего атлета - ассенизатора, в спецовке с толстой бухтой шланга на плече. - «Нет малыш, этот дядя — ассенизатор» - отвечала млеющая мать. «А почему папа не ассенизатор?» - не унимался любознательный отрок. - «Потому что папа банкир, сыночка»...
Примета времени скажешь ты, друг. И будешь прав. В космос летать стало накладно, не окупающая себя космическая программа была сокращена под давлением общественности, откормленной нахлынувшими после Падения свободами. На орбите осталось полтора десятка стареньких спутников заменяемых по мере износа. Зато общественность, почувствовав свою силу и значимость уже не могла остановиться.
Некогда мощное наше государство — парадоксально культурное и уравновешенное сообщество диких людей и просвещеннейших демиургов — отступало, уходило под землю теряя перья и лоск былого величия. Общественность в своей деструктивно-анархической гонке была неостановима. Государство не могло воевать против своего народа, против себя же. Не позволило армии вмешаться в дело — оно решило с народом договориться. Посылая парламентеров — отчаянно смелых ребят, которых частенько толпа линчевала прямо на месте, оно все же пришло к согласию с этим огромным живым тараном, сумело погасить его чудовищную инерцию — подвиг никем не воспетый, но ставший вехой на пути к обществу благоденствия.
Ты ведь не любишь людей богаче тебя, правда, гражданин (или все же человек?)?
Я киваю одновременно с тобой, представь себе...И как их любить — если они соря деньгами попирают твое право считать себя успешным? Я тебя понимаю, вернее понимал такую точку зрения тогда...Банкиром быть — не иметь престижа, но иметь деньги. Хочешь — будь. Но о почете и не мечтай. Накопление капитала дозволительно и поощряется, но банковская система усохла до спонсирования лишь стопроцентно окупающихся в кратчайшие сроки проектов. Нету иного пути капиталу кроме одного — в копилку почетного трудяги. - «Истинно!» воскликнешь ты. - «Спорно!» возражу я, рискуя получить табуреткой в лоб от тебя же — еще не выбитого из наезженной колеи. И поделом мне будет, народ спрячет моего убийцу — буде таковым ты состоишься — за своими широкими спинами.
Но не спеши, человече...Послушай что я говорю тебе и вдумайся...

Мы, обласканные славой народных героев — чистильщиков клоак мегаполиса, зазнавались, стеснялись и краснели, вздернутыми подбородками резали ветра перемен...
Нами хотели быть, хотели походить на нас те, кому было тказано в этой почетной службе.

Но на деле мы были убийцами. Беспринципными и морально умершими. Цокотом подкованных ботинок мы попирали покой неугодных, вычищая так же и клоаки общества. Представь!
Ты уснул у себя дома а проснуться не сможешь — кредит доверия исчерпан. Ты уже бултыхаешься в цистернах наших шестиосных бесшумных грузовиков, обреченно булькая. Ты не виноват, ни в коей мере...Просто «так стало» - все кредиты должны быть уплачены.
За что платить ты должен? Отвечу...
За то, что в твоем мире сбитый насмерть человек не обращается красными шматками плоти на вертелах расколотых костей.
За то, что просыпаясь ты, включив сводку новостей, радуешься тому как все хорошо в стране — зная что новости честны и объективны.
За то, что твои дети могут хоть сутки напролет играть во дворе строящегося дома и целыми и невредимыми вернуться домой...

Ты и народ — вы вывели закон справедливости. Мы — ассенизаторы — его поддерживаем. Ты можешь быть не согласен когда за тобой придут, но спроси народ и получишь ответ: «Не крутись, плати».
Народ в массе своей безлик, бесчувственен к индивидам подобным тебе — и при том он состоит из таковых.
Ты осуждаешь сам себя, противишься решению принятому, по сути, тобою и тут же соглашаешься.

Ты в «бочке»...Теперь ты наш. Растворившись принесешь пользу большую, нежели живя — Город требует постоянного увеличения количества зеленых насаждений. Ведь детям надо где-то играть и зачем-то дышать чистым воздухом...Мы польем Тобой иссушенную зноем землю, удобряя ее и пробуждая для семян. Обидно, не правда ли?
-«Почему именно я?» - спросишь ты. -«Потому что кто-то должен платить» - отвечу я. Это лотерея, известное дело, но народ согласен уплатить за билет.
И как в любой лотерее, здесь всегда будут проигравшие. Но есть те, кто вообще не покупает билета — ими и являются ассенизаторы. Столп сегодняшнего общества и пример для подражания подрастающему поколению.

Наконец-то умер криминал. Некому и незачем стало грабить исстрадавшихся людей. Пусть не чистые на руку теперь влились в общее ваше число — они там же и растворились бесследно. Некому разводить коррупцию — народ скор на расправу. Ты ведь уже понял что станет с тобой, мой добрый чиновник, если твой «кредит доверия» будет исчерпан? Да. В «бочку». Соседи...Ох уж эти соседи по планете — они боялись. И от страха бравировали санкциями, трясли «атомными гульфиками» - но были скоренько отшиты тобою, мой любимый прямолинейный народ. Они вгрызлись в глотки друг другу — не имея иной точки приложения сил...А ты жил себе, сталью заковав границы и обеспечив прирост населения демографическим взрывом последних трех десятилетий, дорогой мой плодовитый народ...Ветром патриотизма вымел всех «не» и наполнил паруса душ «настоящих». И воспели тебе с экранов оды, единственный мой, справедливый народ. Но пел себе ты сам, о унылый мой и нескромный...

Но у тебя были мы — твои цепные псы и сторожа тебе же. Ассенизаторы.
Способные в кратчайшие сроки смыть всю грязь которая может испачкать твой искушенный годами благоденствия взор...
Пойми, человече! Я не люблю тебя, но ненавижу много менее остальных...Даже менее чем ты.
Может быть это путь к пониманию мною твоей природы...Может быть когда-нибудь я смогу сказать «Люблю человечество!» не боясь посмотреть ему в глаза, ошарашенному такой наглостью.

Но я увлекся, прости меня о Человек, но ты, в доброте своей, меня не обрываешь на полуслове, доверяя мне самому сделать это. Сим ты, в глазах моих, в который раз утверждаешь себя человеком. Так позволь же открыть тебе некоторые аспекты бытия сегодняшнего общества. Народа, самоназванием своим.

Однажды я вычитал в какой-то газете, найденной под обоями, неказистый термин «розовые очки» и подумал что сегодняшнее общество носит уже не очки — оставляющие хоть какую-то возможность смотреть не через подкрашенную стекляшку, а контактные линзы, не предоставляющими и малейшего шанса усмотреть что-то мерзкое.
И тогда, мой нареченный брат-человек, мне захотелось отвесить тебе подзатыльник — ну не лезть же тебе пальцами в глаза!
О нет, не сразу я возжелал сего действа. Даже не тогда, когда ассенизаторы пришли за дочерью моего хорошего товарища.
Тебе не случалось задумываться над тем, что дети наши уже не такие как мы, когда были в их годах? Это поколение...Эта смена...Я не могу назвать их людьми — человеческое в них вымарано сплошным серебристым, жирным шрифтом гласящим «гражданин»...
Этот мой товарищ, знакомый мне много лет, купил своей маленькой дочке крольчонка — забавное пушистое существо черного окраса, нареченное Болтуном. Девочка была без ума от крольчонка, играла с ним...Не поверишь — даже чистила ему клетку!
И вот однажды мой товарищ вернувшись домой застал картину которая его, крепкого нервами парня, заставила впасть в истерику — с визгом и рыданиями.
Дочь просто разобрала кролика. Не подобно малолетним садистам замучила и порвала или разрезала на кусочки, а именно «РАЗОБРАЛА». Кровь слитая в кофейную чашечку, намотанные на картонку — как нитки — внутренности, глазки на блюдце, выскобленная шкурка растянутая на спинке детского стула и разъединенный склет — сохнущий на свежей газете, косточка к косточке.
Тот парень — здоровенный крепыш, метался и причитал как деревенская баба...Затем он сдал дочь службе. Не удивляйся, друже, такому повороту — дети с самого своего рождения уравнены в правах со всеми остальными — еще один негласный закон народа. И отношение к ребенку стало иным, родительская любовь превратилась в архаичный анахронизм — просто изжила себя. Родители ответственны перед детьми только как граждане перед гражданином — как завещал народ.
А товарищ мой уволился со службы, замкнулся в себе и последние полгода только и делает что сидит возле окна и смотрит на молодое зеленеющее деревце, подкормкой которому послужила его дочь.
Знаешь...Я не могу его осудить, будучи бездетным. Может быть он любил ее, но никак не проявлял этого внешне, боясь быть осужденным в «предвзятом и унижающем личность отношении» и лишиться «права на отцовство». Но одно скажу точно — для него дочь умерла как только он увидел что стало с кроликом. И возможно, глядя на деревце он думает о ней — прежней. Мера пресечения не была ни суровой ни мягкой для нее, лишь справедливой. Он сам позвонил мне и все объяснил. Я угнал один из грузовиков и приехал как мог скоро. Ну а дальше, ты догадываешься...«Бочка». Будучи человеком «еще той, старой» породы я отчасти его понимал, понимал так же и почему он не обратился в службу официально — хотел уладить все без шума. Народ бы не простил такого.
Что такое? Ты готов плюнуть мне в лицо, возмущенный мой Человек? Я понимаю тебя, теперь. Тогда же я не видел в поступке своем ничего претившего воле народа. Помню, когда закончил с «заливкой» я еще сел у товарища на кухне, закурил и предложил ему сигарету. Его взгляд...В нем было такое будто бы удивление...Непонимание какое-то. И я понял что он потерян для общества.

Понимаешь...Я должен описать тебе ситуацию вокруг детей, детства...Ты ведь жил иначе, другим.
Возопивший о свободе мой ненаглядный громогласный народ сорвал горло...
Поев Свободы большой ложкой, он почувствовал еще больший аппетит и взял ложку размером повнушительнее...Ну а далее откинув и ее он просто наклонил этот тазик Свободы и начал пить через край...Как и стоило догадаться — руки его слабенькие не выдержали и тазик этот он опрокинул на себя. Дикая свобода придушила народ своими объятьями.

Разумеется все это отразилось в законах. Детская преступность была искоренена — детей не осталось. Были лишь Граждане, ответственные друг перед другом в частности и народом в целом.

Морщишь лоб? Да, дружочек...Человеком быть не просто — я могу смутно представить каково тебе все это осознавать. Ты наверняка бездетный, да? Так и думал. «Право на отцовство» получают лишь благонадежные. Товарищ мой, пребывая на службе, был в списке благонадежных по определению...За что и поплатился — был бы он обычным гражданином — не сломался бы...