Уже второй час Пашка и Лёшка копались в земле. Углубились почти на два метра, хорошо, земля рыхлая. Все в поту, грязные, но ни один, ни другой темпов не сбавляли. Никогда ещё не был так близок к мечте, — прорычал Лёшка, выбрасывая очередную лопату земли. Сейчас, так сказать, притронемся к истории, — поддержал друга Пашка. В следующее мгновение лопата скребанула по твёрдой поверхности. Лёшка посмотрел на Пашку, глаза его по-волчьи сверкнули, дыхание участилось, вместе с потоками пота изо рта потекли слюни, — Паша, рой, рой родненький, здесь она. Приятели расчистили верхнюю крышку от земли, немного потоптались и закурили.

Л — Да, у нас таких гробов не делают.
П — Этточ. Никогда таких не видел.
Л — Ну давай, вскрывать.

Ломом поддели крышку и она со скрежетом открылась. В гробу лежала усопшая раба Божья Наоми Кэмпбелл. Смотри, какая шоколадная, красивая, ебио-дрио, как при жизни. Всегда хотел шоколадную — полушипя выдавил из себя Лёша и руки его затряслись.

П — Слушай, а от чего она того?
Л — Бытовуха. Доронин, муж ёный, во время скандала зарядил ей в голову мобильным телефоном. Карма.
П — А что телефоном можно убить?
Л — Можно, если это Vertu Ascent. Ладно, везём принцессу в гараж, камеру взял?
П — Взял, всё взял.

Ещё свежая, с лёгким запахом еловых веток, Наоми, в белоснежном свадебном платье, перекочевала в салон Газели. Всю дорогу Лёшка часто дышал и трогал себя за ширинку, посматривая на заднее сидение. Пашка жал на газ и улыбался в остатки зубов. Газель с грузом 200 неслась по ночной Москве. Через час, трио было на месте. С Гамлетовским лицом, почти переигрывая, Лёша внёс невесту и положил её на стол.

Павел Фиоклистович, включайте софиты, это Ваша первая серьёзная режиссёрская работа! — пошутил над приятелем Алексей.

Гараж наполнился ярким ослепляющим светом. С чего мне начинать? У меня из головы вылетело начало. Ты убит горем, не можешь с ней проститься навсегда, эмоции и чувства, которые тебе лично чужды, в общем, они тебя переполняют, ты её раздеваешь и начинаешь ебать со слезами на глазах.
- Ты плакать умеешь, надеюсь?
- Эх, Павел, Пашуня, с каких пор ты стал романтиком?
- Видишь ли, обладая таким материалом, необходимо было сделать исключение, однородные сюжеты не подходят роли этой героине. Ладно, начинаем.

Мотор! — прокричал Павел и отхаркнув бронхитную мокроту, засмеялся.

П — Лёша, что это?
Л — Кожаные трусы?
П — Нахуя тебе кожаные трусы в момент прощания?
Л — Я подумал, что это будет сексуально.
П — Лёша! В кожаных трусах не прощаются.
Л — Откуда ты знаешь, как с ней прощался Доронин?
П — Оденься!

Алексей надевает бесформенный костюм купленный на распродаже.

П — Галстук.
Л — Нахуя?
П — Завязывай!
Л — Сколько можно?
П — Лёшенька, так надо, потерпи. По сюжету, через пять минут герой начинает активно «прощаться» с возлюбленной.

Съёмка! — заорал Паша.

Действо на экране:
Убитый горем Отелло склоняется над невестой и обнажает её плечи. Целует шею, плечи, грудь, и почему то по-дьяволски лижит языком кончик уха.

П — Стоп кадр! Лёша, какого хера ты лижишь её ухо раньше времени?
Л — Твою мать, Паша, нахуя такая длинная прелюдия? Не пойму никак, что с тобой? Ладно, всё!

Съёмка! — орёт режиссёр.

Отелло плачет и сквозь редкие слёзы раздевает возлюбленную.

Л — Пашуня, посмотри вся шоколадная, а половые губы фиолетовые. Ебааать.
П — Стоп кадр. Лёша. Ебио-дрио, мы так провозимся до завтра, мне детей в школу вести к восьми. Ну ладно, дай посмотреть.
Л — Воо!
П — Смотри, точно. Никогда такого не видел.

Съёмка!

Л — Ааааау… ау. Блять!
П — Стоп кадр! Что опять?
Л — Хуй поцарапал обо что-то.
П — Обо что ты мог там хуй поцарапать?
Л — Врачи забыли выташить трубку из мочеиспускательного канала.
П — Ну так вырви её.
(вырывает трубку)
Л — О-ля-ля.
П — Что это, Лёша? (кривит лицо)
Л — Паша, это моча. Почти как сквирт. Это находка!
П — Моча?! (на лице читается брезгливый ужас). Что такое сквирт?
Л — Сквирт, это когда ебёшь её, а она обсывается.
П — Лёша, что я ещё не знаю о тебе?
Л — А что в сквирте такого?
П — Если ты не прекратишь говорить о моче, меня стошнит.
Л — Слушай, режиссёр, ты заебал с этой классической драмой, давай по-старинке, я вскрываю все швы на брюхе и на груди, камера идёт
на меня и в момент оргазма я кончаю прямо из брюха в объектив.
П — Ну да, хозяйство у тебя как у Сервала, получится сочный кадр не лишённый смысла. Думаю ей тоже дать на рот в процесе, вот только я читал, что у трупов наблюдаются остаточные явления — сокращения мышц. А что если?...
Л — Так ты выбей ей все зубы (подаёт с полки молоток). Зажмёт, но не откусит же.

Удары молотком. Треск челюсти.

Л — Ну как, нормуль?
П — Гладко, как у той бабки месяц назад.

Мотор!!!

Лёша давай! — орёт Павел
Аааа… ыы… ааааа… ыыыы! — рычит зверем Алексей и в камеру летит вязкое семя.

Стоооп кадр! Молодец, братуха, снято.

Посидели, покурили 15 минут.

П — Слушай, уже светает, надо детей в школу везти. Куда шоколадку?
Л — Куда, куда? В Мусорник, по ихнему в trash.


P.S. Вся эта хуета навеяна пятью днями одиночества, Эдвардом Радзинским, вьетнамской кухней, и фото-каталогом «Самые Большие Жопы».