Лето.  Ночь.  В подзвездном мраке

Лагерь на лугу разбит.

В лагере, на бивуаке

Войско грезит, войско спит.



А у омута, у речки,

Пока бог храпит во сне,

Запуская вверх колечки,

Курит черт на старом пне.



Звери, птицы, травы сладко

Дремлют у текучих вод,

Часовые спят украдкой,

Лишь кукушечка поет.



Но боярышник услышал,

Как по волчьему следку

Кто-то к черту тихо вышел

На семнадцатом “ку-ку”.



Подошел, остановился,

И отдал поклон земной,

И пред чертом преклонился

Барабанщик молодой.



Усмехнулся дьявол мрачно,

Высек искру из кремня

И сказал сквозь дым табачный:

“Говори, коль звал меня”.



Звезды нА небе мерцают,

И кукушечка молчит.

Барабанщик отвечает,

Барабанщик говорит:



“Я хочу военной славы,

Я хочу, чтоб голос мой

Знаком был войны, державы,

Власти символом земной.



Чтоб полков формированья

По песку, воде, траве

Шли на смерть без колебанья

Лишь со мною во главе.



Не слабела чтобы сила,

Чтобы подвиг был воспет,

И всегда мне чтобы было,

Как сейчас, семнадцать лет.



Чтобы это ты исполнил,

Какова твоя цена?”

И спокойно дьявол молвил:

“Плата у меня одна:



Бог оставит и осудит,

И у адского огня

Век душа твоя пребудет

Под копытом у меня.



Договор и прост, и ясен –

Продаешь за славу рай.

Ты согласен?” – “Я согласен”. –

“Что ж, тогда мне руку дай”.



Черт в когтях ладонь сжимает,

И, из трубки взяв углей,

Как печатью прижигает

Жизни линию на ней.



“Вот и все, –  спокойно дьявол

Барабанщику сказал, –

За ту цену, что поставил,

Сделаю, как обещал:



За тобой за богом словно

На противника редут

Армии беспрекословно

Понесутся, в бой пойдут.



Пусть столетия истают,

Время новое придет

И тогда, я обещаю,

Будет чтить тебя народ.



Не один раз, многократно

О тебе заговорят.

А теперь иди обратно

И вперед веди солдат”.



Уплывает ночь с туманом,

И раскрылись васильки,

И пуста теперь поляна

У излучины реки.



ПО полю под громкий, мерный

Барабана перебой

В наступленье на неверных

Армия идет на бой...



Пронеслось столетий бремя,

Год за месяцем идет,

И в музее в наше время

Собирается народ.



На короны, на кареты,

Позолоченный наряд,

На военные предметы

Посетители глядят,



На серебряные нити,

На палаш, кольчугу, дрот...

“Вот, вниманье обратите”, –

Говорит экскурсовод.



Меж алмазами и златом

Восседает барабан,

Что в атаку вел когда-то

Армии магометан.



На туристку и туриста

Смотрит важно старый гид

И, платочком из батиста

Обмахнувшись, говорит:



“Под кровавым небосводом

Барабан сей сотни лет

Орды, армии, народы

Вел на смерть чредой побед.



Суеверный, темный, древний

Свято верил в то народ,

Что не будет поражений,

Пока в бой он их ведет.



Сохранялся он от века...

Сила в том его была,

Что не зверя –  человека

Кожа на него пошла.



Рой вопросов нескончаем,

Унесли ответ года,

Вряд ли мы теперь узнаем,

Кем он сделан был, когда.



Тёмны той поры зигзаги...

Результат лишь ясен зла –

Содрана с того бедняги

Кожа заживо была.



Знаем мы одно наверно –

Грешник, друг, святой иль враг –

Лет в семнадцать он примерно

Был замучан зверски так.



И последнее, чем этот

Барабан был знаменит:

Сбоку чуть другого цвета

Кожи лоскуток прибит.



Линий ряд не изменился,

И на коже этой, там

Виден четко, сохранился

Странного ожога шрам”.