Мы с ней вместе работали.  Два компа, спиной друг к другу, да еще и по диагонали.
Здоровались, но за два года я даже имя ее не выучил.
Выучил потом: Ника.
Наступил кризис, и нас тихо, в один день уволили.  Все понятно: компания большая, а у нас фамилии на одну букву начинаются.  Хорошо хоть, что не на А, а то получили бы мы пинок под зад на пару месяцев раньше.
Нет, я конечно пару раз поглядел на нее.
Такая… угловатенькая, 22 года, короткие черные волосы (почти ежик), джинсовые костюмчики, мужские туфли.
Нос картошечкой, тягучий низкий голос.
И все.
Она молчала в основном, уткнувшись в экран, я тоже первый ни к кому не подхожу – так и жили.  Недотыкомка она была, вот что.
А потом наступил кризис.
И мы собираем вещи, я ей говорю – пойдем выпьем, что ли.
И она говорит – давай.  Практически сразу.
Пошли в какой-то ресторан, взяли водки…
Когда я не помню, как зовут кого-то, я всегда поступаю так: я спрашиваю, а какое у тебя отчество?  Люди обычно на автомате выпаливают и имя, и отчество сразу, не бином Ньютона, правда?
Значит, Ника…  Ладно.
Говорили в основном о литературе и не заметили, как напились.
Она поэтесса оказалась, да еще и в рок-группе какой-то пела. Полу-маргиналка, каких сейчас куча.  Читала свои стихи (так себе), говорила о каких-то мальчиках, а я все пытался понять, как она выглядит голая под этими мудацкими одежками.
Наконец разговоры мне надоели, да и она явно показывала, что, мол, давай, бери бразды, я подчинюсь.
И я сказал – я тебе нравлюсь?
Я всегда так говорю.
А она говорит – да.
У женщин в такие моменты очень меняется лицо, какое-то облегчение и беззащитность, это понятно – старый ворох лжи исчез, новый еще не успел скопиться.  Змея сбрасывает кожу, так сказать.
Потом я сказал так – хочешь меня? Такое, понятно, ляпнешь не всем и не всегда.
Но девочку только что уволили.
Девочке 22 года.
Девочка пьяная…
Можно, в такой ситуации – можно.
И она сказала – да.
Я ей говорю на ухо – скажи: «я хочу, чтоб ты меня выебал».
Девочку повело. Глаза чуть закатились.
Шепчет: «я хочу, чтоб ты меня выебал».
Договорились встретиться у нее через неделю - она квартиру снимала.
Но за день звонит – говорит «не могу, тут мой старый друг хочет возобновить отношения, я извиняюсь…» Дальше я не слушал.
Зачем?  Импринтинг произошел.
Через пару месяцев пишет – кофе встретимся выпьем. Вот так вот и пишет, цитата прямая.
Встречаемся, говорим ни о чем, она мается.  Наконец выпаливает: «поедем завтра ко мне».
…Когда я ее раздел, тело у нее оказалось, как у египетского мальчика с вывернутыми наружу бедрами.
Не ахтунг, нет, меня такое не возбуждает.
Но ребята! Такая белизна, такая круглость без жира, такая детскость с таким черноволосым бесстыдно выставленным вперед пахом, такие идеально круглые стоящие сиськи…
Она подбривала и подмышки, и лобок, но оставляла черную дорожку волосков, ведущую к пупку.
Как выяснилось, она лесбиянка.
И тот друг был на самом деле подруга.
Спрашиваю, зачем тогда я, она говорит, некоторых мужчин я хочу…
Ребята, в постели с ней был тихий пиздец.
Первые полчаса ее тело просто смятенно спрашивало, а что это со мной делают?  Почему меня ебет мужик, а не, словом, не как обычно? Я буквально сантиметр за сантиметром заставлял ее гетеросексуальную душу опять войти в ее гомосексуальную пизду. Пизда, кстати, у нее идеальна для отсосов и прочих лесбо-прелестей.
Бля, это была та еще работа.
Только сиськи спасали.
Посмотришь – и хуй опять стоит.
Даже в гондоне.
Кончить она не могла.
А потом опять не могла.
Еб твою мать.
А потом я просто лег рядом с ней и начал ей рассказывать про свою последнюю женщину, как я ее ебал, как она кричала и кончала.  Ника застонала, пробормотав «ты и меня так ебешь, я тебе никто».  Я говорю – «да, никто, поэтому со мной можно все».  И легко касаюсь клитора.  А потом сильнее. И шепчу «ты нравишься моему хую». И сильнее.
Она уже кричит «вставь мне».  Нет, мы сначала кончим тебя пальцем.
Вот так.  Вот как тело розовеет, вот как соски-то встали, вон как потекла и запахла сразу. Вон как ноги по-блядски раздвинулись.
А вот теперь я мягко, но сразу и до конца вставляю.  Одной рукой придавливаю ее кисти у нее над головой, вторую кладу под попу.
Заставляю взять за яйца.
И сильными движениями ебу и ебу и ебу, шепча, как мне пиздато в ней, какая она узкая, как хуй стоит, как ее соски меня касаются, блядь а теперь вот так, вот так, вот так… Готова кончить? Нет еще? Так вот когда будешь готова, кричи «вставь мне посильнее».  И через тридцать секунд она это кричит, я деру ее со страшной скоростью и, ребята, она орет, она хрипит «не останавливайся», «мамочка»… она массирует мне яйца…
Все, с этого момента ее тело вспомнило и проснулось.
Еблись мы с ней долго.
Сзади она было особенно хороша.
Круглая белая жопа.
И лица не видно.
И вот пора уходить, и я велю ей – отсоси у меня.
Не прошу.
Велю.
Имею право.
Она понимает, что встретиться предложила она.  Что первые полчаса я работал над ней, как хороший массажист. Что она обкончалась, сладко и греховно, с мужиком… Что отсосать, увы, придется.
Ребята, как приятно, когда тебе сосут по обязанности!
Правда?
Иначе тоже хорошо, но остается такое впечатление, что чего-то должен, что баба притворяется, что… да много еще чего.
А Ника не притворялась.
Она сразу дала понять, что ей это не-при-ят-но, но она готова это сделать. Как плату.
И я уж не стеснялся.
Я брал ее за уши и вставлял глубоко, она сильно отсасывала мне яйца, массируя член, я научил ее способу колечка и бабочки.
И вот с совершенно охуенным чувством вседозволенности (мне сосет рабыня, сосет по обязанности!) я кончаю с криками, с матом, чуть ли не с пердежом.
Да хули там врать, пернул я, пернул, да еще как!
Ах ты ж блять, как же невьебически хороши правильно подготовленные минеты!
А ведь с любимой-то и не пернешь ведь ни хуя.
Нда.
С Никой я встречаюсь раз в полгода.  Звонит всегда она.  Если идем в гостиницу, настаивает, чтобы платили поровну.  Я не спорю.
Ей хорошо со мной.
Но только раз в полгода.
И никаких контактов между.
Ребята, у меня идеальная баба.