Мой приятель закончил сколько-то там курсов Троицкого авиационно-технического училища, аббревиатура — ТАТУ. К лесбийскому дуэту суровые уральские парни никакого отношения не имеют, и это будет заметно из дальнейшего повествования. Впрочем, в то время, когда происходили описываемые события, Юля с Леной ещё не родились. После обучения, перемежаемого беспробудным пьянством и половыми излишествами в славной казачьей станице Троицкой, что на Южном Урале, мой приятель (познакомьтесь, кстати, — Олег Смоленков) продолжил свои труды примерно на том же поприще, но уже за несколько другие деньги и в другом месте. Если быть точным, — в техслужбе гражданского аэропорта Баландино города Челябинск.
Описываемые им случаи из практики безбашенных и вечно пьяных «технарей» подняли мою шевелюру почище бриолина «тафт три погоды» и надолго отбили охоту пользоваться услугами отечественных авиалиний. А, поскольку в обозримом пространстве иных не наблюдалось, я, ничтоже сумняшеся, не летал на самолетах вовсе.

Но — к делу. Рассказка сто вторая грустная, повествующая о необходимости проверки воздушного лайнера непосредственно перед взлётом оного.
Служебная инструкция авиатехника недвусмысленно намекает на важность и необходимость проверки самолета, причём:
а) в трезвом виде (дело было в СССР и про тяжёлые обкуры тогда не слыхивали) и
б) за час до того, как появится экипаж и примет работу наземных служб.
За абсурдностью предъявляемых требований, первый пункт обходился с дипломатическим мастерством, достойным Талейрана: пили все, и боролись с пьянством тоже всем миром. Начальник не мог уловить характерного запаха от подвыпившего подчинённого по причине того, что сам с утра находился подшофе либо с тяжкого бодуна, — в зависимости от приближенности по времени аванса или получки.
Таким образом, техники проверяли самолеты в одном из двух вышеперечисленных состояний, а летчики принимали от них доклад перед вылетом с плохо скрываемой завистью на лицах: они проходили специальную медкомиссию, и с «выхлопом» в воздух не пускали.

В один из пасмурных рабочих будней работнички бригады техперсонала, в которую входил и мой приятель, отправились проверять перед вылетом «тушку», предназначенную для полета в Москву. Как водится, большая работа началась с большого перекура и, как выразился Олег, у них «с собой было». Опрокинув портвешка, техники разбрелись по отсекам самолета и приступили к тестированию систем и узлов воздушного судна. Олежа, будучи в состоянии «в сметану», споткнулся о чемодан в багажном отсеке (грузят их такие же нетрезвые докеры), и упал. Его засыпало повалившимся с полок скарбом пассажиров, и Олег немедля уснул. Вернее будет сказать — упал в алкогольный обморок, — это состояние хорошо знакомо любому советскому алкашу.

Бригада, сделав вид, что тщательно осмотрела самолет и внесла необходимые коррективы, двинулась в сторону дежурки — допивать портвейн. Потерю бойца отряд не заметил по очевидным причинам.
Через полчасика на ВПП (взлётно-посадочная полоса) нарисовался хмурый экипаж в сопровождении растрёпанных стюардесс. Командир угрюмо осведомился на предмет «где, блядь, эти распиздяи, которые, винт им в печень, должны сдавать мне машину». Штурман, прикуривая, пожал плечами — мол, не один хер, где они свою бодягу жрут. А второй пилот высказался в том смысле, что такое не в первый раз — и ничего, не падали.
В общем, экипаж забрался в кабину, запустил для разогрева двигатели, стюардессы взбодрились, чем бог послал, и накрасились. Вскоре привезли на автобусе и загрузили в салон пассажиров.
После получения разрешения на взлет от диспетчера «тушка» выполнила рулежку, разгон, и, оторвавшись от земли, стала набирать свои законные десять с половиной тысяч. Создавшиеся внутри лайнера перегрузки подействовали известным образом на организм валяющегося под слоем чемоданов Олега: он пробудился и сблевнул. Приведя горизонт в порядок, Олег услышал шум двигателей. Высвободив себя из-под кучи вещей, он ввалился в салон с диким воплем: «Какая блядь пустила сюда пассажиров, — я ещё не проверил самолёт!»
С теми, кто располагался ближе к хвостовой части, натурально случился обморок. Стюардессы и оставшиеся на ногах после потрясения попутчики стали приводить в чувство особо впечатлительных граждан.

Тем временем Олежа, пьяно шатаясь, прошествовал в кабину пилотов и задал изумленному экипажу тот же вопрос. Командир корабля молча указал ему на альтиметр, стрелка которого маячила у отметки в восемь тысяч. Приятель мой опешил, но виду не подал. Его тело, развернувшись на 180 градусов, через полминуты оказалось вновь в багажном отсеке. Там перед ним предстала картинка маслом: развороченные чемоданы, забрызганные блевотиной и  покрытые разбросанными цветами, которые вёз с собой в Москву один грузин. Совершенно не к месту Олег вспомнил о том, что он — мужчина и где-то даже галантный кавалер. Собрав охапку красненьких, беленьких и розовеньких гвоздичек, пьянущий в три пизды техник отправился в обход по пассажирскому салону, раздаривая по пути сидящим и лежащим в обмороке дамам маленькие букетики… Вообразите себе это чудо в запачканном блевотиной комбинезоне и вы сможете пережить всю глубину чувств пассажирок рейса «Челябинск—Москва».… Думаю, где-то за обмякшим занавесом этой истории ещё некоторое время слышались звуки падающих дамских и девичьих тел.