- А! Была, блядь, такая история. Был Михаил Таскин. Михаил Таскин, блядь, охуенный был чувак. Он, блядь, во-первых, влюбился в девушку, блядь. Вон, Андрей представляет, какая серия домов у нас в городе стоит. Одна. Михаил Таскин. Охуенный чувак. Умеет умножить два на два и, даже, два на девять – умножит. Но! С физикой – хуёво у него. С физикой. С предметом. И с химией – тоже хуёво. С науками естественными – хуёво. Биология – может быть. Может быть, где-то там… где-то там про, блядь, вакуоли-то я вспомню… может быть… но – хуй знает. Попаду – не попаду…

Но – не суть… Михаил Таскин влюбился. Влюбился в девушку. Она была, блядь, наверное, как будто из американских фильмов…Развевающиеся волосы. Короче, блядь. Не суть. Ладно.

Михаил Таскин любил выпить. По субботам и по пятницам. Он женился на этой девушке. Они уже пережили романтический, блядь, кризис. Это я про пельмени, блядь, рассказываю. Вот. И он приглашает к себе друга. Там… в пятницу или в субботу. Говорит – вот, смотри – есть тесто, есть мясо. Давай лепить пельмени. Ну, хули, блядь – бабы-то могут лепить пельмени! Давай мы тоже будем лепить пельмени. Вот сели они, выпили. Ну, сколько? Одну, две, три стопки. Четыре, пять. Шесть. Вот… А нахуй мы будем лепить эти пельмени?! Слышь. Давай мы это тесто, блядь, раскатаем в блин, блядь. Тесто. И мы фарш, блядь, положим вовнутрь, блядь – и залепим. Блядь! Ну, потому, что, понимаете – щипать! Блядь! И укладывать! Это ж надо щипать и раскладывать! Блядь! Мы лучше попиздим с тобой о своих мужских делах! Друг тоже говорит – конечно, блядь, Михаил! Я тебя поддерживаю!

И, вот, приходит жена. Она приходит. А там – пиздец. Там Таскин лежит вот так, блядь – за столом. Ну, то есть, они пиздели о мужских делах, блядь, нормально. Ну – Таскин ещё, блядь, лоб упирал как-то в руку. Но он, блядь, скатился почти на стол. И дружбан так же скатился. Ну, он, может быть, параллельно как-то скатился.

Кастрюля, блядь. Не маленькая. Но – и не большая. То-есть – тридцать пельменей сварить в ней реально. Но там уже будет булькающее такое месиво. А тут, блядь, валяется вот такая вот хуйня, блядь. Завёрнутая. Но самое-то главное, что она подогнута по-уральски! И залеплена.

Опять же. О Михаиле Таскине. Михаил Таскин приходит домой. Хуёво – вообще, блядь! Воскресенье, блядь. Завтра – понедельник. А времени – семь утра. То есть – родители спят. Крадётся. Ну, то есть, как бы, отдаёт себе отчёт. Думает – а ещё пиздаче будет лёд себе на голову положить. Заходит на кухню. Курит. Открывает холодильник… Льда никогда не было в этом доме. Чистого льда не было в этом доме никогда. Ну – это же начало девяностых! Какой, нахуй, чистый лёд вообще?! Да нет, ну похуй, ладно! Конечно! Мы берём то, что сверху. Отдираем, блядь, из морозильника. И – Михаил Таскин идёт спать. Потому что – завтра может быть хуёво. Но, хотя бы – холодное, блядь, холодное что-то на лбу. Положить на лоб.

Пять часов спустя. Открывает глаза чувак. Над ним – мама и папа. Папа – в трусах. Мама – в халате:

- Миша! Мишенька!!! Всё нормально будет! Подожди! Мы вызвали скорую! Скорая уже едет!

А он вообще нихуя не понимает. Похмелье, блядь. Он открывает глаза. Над ним родители, блядь, просто охуевают, а он…

- Миха! Миха! Потерпи! Лежи, не дёргайся!

Он трогает себя за лоб – что-то мягкое. Да, ну – нахуй! Ну, он ощупывает. Ещё не втыкает – оно принадлежит его телу или нет.

А мама – плачет. Мама плачет. Батя там ещё держится. Курит в стороне. Типа – ну, ёбаныйрот! Ну, как же так! А мама – пиздец – рыдает.

Он щупает ещё раз, и – ага – соображает, что это ему не принадлежит. А у него ещё чего-то течёт по ресницам. По глазам. По щекам. И наволочка – тоже – в этой хуйне. Задет даже пододеяльник.

И - Миша, рукой так, этак, свободно – отделяет голову от головы. Смотрит. А это – печень.

Идёт к холодильнику и кладёт печень на место.

Батя так, молча - смотрит на сына, проходящего мимо со своими мозгами в руке.

Просто – голове было хуёво. Надо было положить какой-то лёд. Льда в доме не было никогда. У кого-то из вас есть в доме лёд? Маленькие кусочки?