Извлек из-под подушки пульт от телика. Сыграл гамму на кнопках. На государственных каналах - прогрессирующий регресс. На частных - хит-парад непуганых идиотов. Популярнейшие телешоу среди моргателей. И с каждой секундой духота все невыносимей. И вентилятор, Карлсон мой комнатный, уже не справляется. И на кондиционер я в прошлом году денег зажал. И август, вроде бы… То есть скоро осень, а значит и в этом году зажилю. А уже полвторого. Поджаривает. А где-то там, оно, шумит и переливается, искрит и плещется, и манит прохладой, как Михалыч Дулина красными труселями, и если пешком, то за полчаса. Хоть и идти тяжело.
Набросил льняную безрукавку на тушку, жопу  тонкими льняными брючками задрапировал, очки черные на нос нацепил, на ноги белые тапки прикинул и на улицу. В слепящее, знойное, заставляющее пыхтеть и обливаться липким,  пекло.
А идти тяжело, как с утюгом на бронепоезд. Даже, если шире ставить ноги… И жара тянет мои нервы поперек своего характера. И уже не иду, а перебираю от одного островка тени к другому. И в потной руке пакет с подстилкой. И нет сил. И слюна становится горьковато-вязкой. И глаза ищут пристанища. Потому, что еще пару минут на такой густой жаре, и на себя уже можно рассматривать с понтом на актера анатомического театра. А улица пестрит вывесками, как вокзальная Шехерезада прыщами. Нырнул  под одну, там людей – больше, чем друзей «Вконтакте» у Паши Дурова. А рядом пусто, но кондиционера нет, и продавщица семипудовая оплывает, будто колобок вуду в духовке.
                И у светофора ни деревца. И пляж еще так далек! И буйное солнце, кажется, хочет впаять меня намертво, по колени в асфальт. Перехожу дорогу и рефлекторно – в подвальчик. И прохладой обдало. И полумрак. И насквозь просоленный носовой платок перестаю теребить нервно. И, рухнув за столик, делаю заказ. И минут через пять получаю ЕГО! Насыщенный пузырьками прозрачно-золотистый эликсир в запотевшей кружке. Макаю усы в пену и пью, пью, пью… И жизнь возвращается. И, невзирая на пузо и сорок лет, сбрасываю самого себя, как змея старую кожу, и вырастаю большим, добрым и влажным. И оседаю в уютном кресле животиком вверх. И, качнув полупустой кружкой, заказываю еще. 
              Социологи утверждают, что мужчина засиживается в пивной в основном по двум причинам: 1) у него есть жена и 2) нет у него жены. Эх!      Раньше я мог запросто выпить ведерко, а нынче только половинку, потому, что рожа на середине ведра застревает. После пары хороших глотков даже думать не хочется, что там, куда шел, вода серовато-зеленая от теплоты громко шепчет, накатываясь. И песок, как раскаленные угли. И надо быть индийским факиром, чтобы ступая по нему выбрать просвет в разжаренной человеческой гуще. И дети истошно вопят на мелководье. И пока доберешься, чтоб окунуться –  весь в брызгах. А какое мучение одеваться на пляже? Наждаком безрукавки по расплавленным, красным плечам. И этот вечный песок между пальцами хрустящий и неуничтожимый!
            А в кондиционированном сумраке женщины становятся все красивей. За соседним столиком, поглощают суши две одинаково красивые, одетые с одной полки и причесанные в соседних креслах одного и того же салона «индивидуальности». Целлофановые мордашки излучают идентичную в спектре непорочность. Если перевести выражение «по любви» с языка этих клонов от визажа на юридический, то станет ясно - то, за что проститутка хочет всего сто баксов у «порядочной женщины» оценено в сотню тысяч долларов с геморроем.
                Радует, что скоро на улице станет прохладней. И солнце медленно закатится куда-то за санатории. И по улицам станут громко ездить в дорогих и не очень иномарках  юноши, которым не ведомо, что впечатление на женщин нужно производить не в авто, а в постели. Где поражения бьют по самолюбию, зато не опасны для окружающих. Потому и грезят мальчики про Феррари да Майбахи, не понимая, что значительной части из них подошел бы не Майбах, а трактор.
          И наплевать, что жизнь становится чересчур похожа на самонаводящуюся клизму. И надежда на то, что обступившее нас со всех сторон коричневое море состоит из шоколада, уже давным-давно растаяла у самых конченых оптимистов во рту. И поскольку, принимать эту жизнь,  можно только запивая, я снова подманиваю фею, приносящую полные кружки, легким покачиванием пустой!
Хоть, круговорот жидкостей в природе наглядно доказывает: все, что мы сейчас пьем, уже когда-то пили.


.