6.

В АВТОБУСЕ ТРЯСЕТ.
-Автобус – до омерзения социальное явление, - ворчит Леонов, когда после очередного толчка он едва не проливает пиво из литровой жестянки «Балтики номер семь». 
-А как же метро? – спрашивает Виноградов.
-В метро больше анонимности. Мы не видим машиниста, он не видит нас. Все процессы  доведены до автоматизма. Шум заглушает голоса.
-А менты?
-А контролеры?
Леонов задумывается. Новый толчок, он двумя руками сжимает банку.
-Как клуб называется? – спрашивает Виноградов.
-«Ы», - отвечает Леонов, отхлебнув из банки.
-Ы?
-Клуб «Ы», - поясняет Леонов.
-А-а-а.
Они выходят из автобуса и идут по извилистым закоулкам.
-А ты уверен, что правильно идем? – спрашивает Виноградов.
-Уверен, – успокаивает его Леонов. – Я тебя когда-нибудь подводил?
-И не раз.
Леонов останавливается. Залпом допивает свое пиво. Сжимает пустую банку и швыряет в кусты.
-Но в этот раз не подведу.
Они минуют несколько кварталов, проходят мимо мусорного контейнера и, наконец, выходят к бомбоубежищу, где, видимо, и располагается клуб.
У дверей клуба шумит прибывающая публика. 
Преимущественно неформалы. С длинными волосами, с ирокезами, лысые. В черных балахонах «Король и шут», косухах и стоптанных кедах. Пьют пиво, химические коктейли в блестящих полулитровых банках, водку. Ссут в кустах, там же, лапают пьяных девиц. Поют песни, устраивают разборки, и тут же братаются, хвастаясь своими синяками и ушибами. 
-Пришли, - говорит Леонов.
Они спускаются вниз по неудобной, извилистой лестнице. Пару раз Леонов чуть было не падает, но Виноградов успевает схватить его за локоть.
-Спасибо, - благодарит его Леонов, когда они оказываются у входа.
-Оружие, наркотики есть? – лениво тянет меланхоличный юноша, изображающий охрану.
-Дома забыли, - шутит Виноградов.
-Проходите.
Под потолком мерцают еле живые лампочки. Тут и там расположились неформалы в разной стадии опьянения. Среди прочих особо выделяется невменяемый субъект, наряженный в костюм белого медведя. Медведь то и дело подбегает к зрителям, вскидывает вверх обе руки, орет набившее оскомину «ПРЕВЕД!» и просит угостить его выпивкой. Виноградов старается обходить  долбоебов стороной и поэтому просачивается мимо. 
У двери туалета незнакомый тип с мутными глазами сует под нос Виноградову бутылку водки. Виноградов делает глоток.
-Спасибо.
-А ты вообще как, «фа» или «антифа»? – мычит Мутноглазый.
-Я - Антон, - отвечает Виноградов.
-Ну, тогда за Россию!
Он делает глоток и передает бутылку Виноградову.
-Слава России! – бросает Виноградов и повторяет старую комбинацию.
-Все там будем, - мрачно отвечает Мутноглазый, забирает бутылку и скрывается в суетящейся массе людей.
Виноградов остается один в окружении незнакомых людей. Леонова не видно.
Виноградов пробирается к сцене.
В микрофон поет беззубый негр в разноцветном берете. На его острые плечи спадают  засаленные макаронины дредов.
Он стоит неподвижно, его расширенные зрачки горят в полутьме рыжим огнем. Музыканты подрагивают в такт ритмов регги.

-Солнечный день снова в дыму.
Пяток моих не знает печаль.
Мне все равно, я точно знаю одно:
Джа научил растамана курить ганьджа,  – поет негр.

Ганьджа вставляет так, что все, - вторят музыканты вокалисту.

Виноградов ищет глазами Леонова. Не найдя попутчика, он протискивается к бару и, отстояв многометровую очередь, берет бутылку пива и сто грамм «Старой Москвы».
Водку выпивает, не отходя от бара. Закусывает прикрепленной к рюмке долькой лимона и приступает к пиву.
-Ну как тебе? – орет ему на ухо девица с шипованным собачьим ошейником на шее.
-Не люблю я регги, - честно отвечает Виноградов.
Девица, не спросив разрешения, выхватывает бутылку из его рук и делает глоток.
-А почему?
-Скучно. 
Она возвращает бутылку.
-А по какой музыке прикалываешься?
-«ЭМ.СИ. - ФАЙФ», «КЬЮ», «КЛЕШ».
-А из русских?
-Ничего. Русское не слушаю. 
-Совсем?
-Раньше Гребенщиков нравился.
-А теперь не нравится?
-Не нравится.
-Понятно. Ты, это … Ты дунуть хочешь?
-Можно.
Они выходят на улицу. Девица достает пачку «Винстон лайт». Она находит ту единственную волшебную сигарету.
Взрывает.
Делает тягу.
Передает сигарету Виноградову. Он тянет.
-Залечи, - говорит девица.
Виноградов слюнявит палец и проводит влажным мизинцем по стволу сигареты. Передает косяк девице.
-Ну как тебе дурь? – затянувшись, спрашивает она.
-Нормально, - затянувшись, отвечает Виноградов.
-Пакистанская, - с гордостью сообщает девица. – Оставь телефон, я тебе номер дилера дам. Скажешь, от меня.
-А тебя как зовут?
-Лисичка.
-Почему Лисичка?
-Потому что Алиса. А тебя?
-Чехов.
-Почему?
-Потому что Антон Павлович.
Они вместе смеются.
-А можно я тебя поцелую? – спрашивает Виноградов, затягиваясь в очередной раз.
-А что, для этого нужно какое-нибудь разрешение?
-Ну, мы же не в каменном веке.
-Точно.
-Ну и?
-Давай.
Виноградов обнимает ее за талию и засовывает язык в ее открытый рот. Они сосутся с минуту.
Назад возвращаются вместе.
Теперь на сцене настраиваются мрачные старперы. Он держат гитары так, словно это автоматы Калашникова.
Серьезные парни.
-Антон, ты, где потерялся?
Виноградов оборачивается. Голос принадлежит Леонову. В его руках початая бутылка портвейна.
-Нашел вот возле сцены, - объясняет Леонов наличие пузыря.
-Это – Лисичка, - представляет Виноградов девицу, висящую у него на плече.
-Была у зайчишки избушка лубяная, а у лисички ледяная, - глупо хихикает Леонов и обращается к Виноградову. – Слушай, я тут знакомого встретил, если что, найдешь меня.
Леонов снова исчезает.
Между тем старперы начинают сет. Один из них - лысеющий басист - подходит к микрофону и сопит в него:

-Нелепо.
Разве нелепо ссать
Во дворе синагоги на Малой Бронной?
Или лучше дешевый портвейн бухать
С грузчиками фабрики макаронной?
Жизнь - это, в сущности, калейдоскоп:
Сегодня бухаешь, завтра замерз на морозе…
И поэтому я пропил телескоп,
И по ночам не смотрю на звезды,
Незачем жить, не к чему стремиться…
Я стоял, прислонившись к какой-то стенке,
Мечтая в небо взлететь белой птицей,
И ссал на афишу Псоя Короленко!

По залу разносится волна вялых аплодисментов. Монотонно хрипит бас, за ним следуют переливы соло гитары, в бой вступают барабаны, и все тот же басист, нависнув над микрофоном, словно отпетый хулиган над отличником, начинает бубнить свои меланхоличные тексты.
-Муть какая-то, - фыркает Лисичка.
Виноградов соглашается с ней.
Они идут в бар.
Длинная очередь, несколько затяжных поцелуев.
Два пива.
Два по сто «Старой Москвы».
-А тебе Сорокин нравится? – спрашивает Лисичка.
-Тот, что про говно пишет? – уточняет Виноградов. - Нет, не нравится.
-А почему?
-Да хуйня.
-А Пелевин?
-Тоже хуйня.
-Точно хуйня, - соглашается Лисичка. – А меня хочешь?
-В смысле?
-В смысле трахнуть.
-Можно.
-Тогда пойдем на улицу.
Уже скоро Виноградов трахает Лисичку, облокотившуюся на капот покрытого снегом авто.
-У Сорокина мне больше нравится «Голубое сало» - пиздатая книга. А «Сердца четырех» - не понравилась.  А еще  пиздатая – «Норма» и «Лед».
Лисичка выгибается и орет. Громко: 
-Ааааааааааааааааааааааааа! 
Она дрожит всем телом. Нервно щебечет:
-Не надо, Андрюша, прекрати. Не надо.
-Меня Антон зовут, - пыхтит Виноградов.
-Миленький, Андрюша, миленький. Не надо. Андрюша. Миленький. Андрюша. Миленький. Не надо. Не надо Андрюша. Нет. Нет. Андрюша.
-Что не надо?!
Виноградов останавливается.   
-Сорокин – пиздато! - рычит  Лисичка. 
Виноградов продолжает долбить Лисичку. Она не унимается: 
–А кино я европейское люблю, потому что американское этот попс. Вот Летова реально жалко. Не то чтобы я его фанатка, но некоторые песни реально штырят. А летом я в Питер собираюсь поехать. В Питере пиздато. Ксюха была там, говорит, что там клевых людей много и трава дешевле. А ты грибы пробовал? Я живу в Лефортово с мамой, и страшим братом. Брат - дурак, после армии,  ни во что не врубается. Когда я первую татуировку сделала, он сказал, что портаки только уголовники делают, и если я в тюрьму попаду, надо будет за портак отвечать, а когда я сказала, что не попаду, он сказал: «От тюрьмы и сумы не зарекайся». Вот дебил. Я на психолога учусь, на втором курсе. А правда говорят, что у мужиков от ананасов и грецких орехов сперма сладкой становится? А еще…
Виноградов все никак не кончит.
-Слушай, я так не могу, - говорит он. – Может, в рот возьмешь?
Лисичка застегивает джинсы и покорно садится перед Виноградовым на корточки.
Она берет в рот уже успевший опасть член и сосет его. Виноградов придерживает ладонью ее затылок, тем самым контролируя  ритм.
Он кончает ей на лицо.
Сперма, словно нить речного жемчуга, висит на ее щеке.
Лисичка достает из кармана рубашки маленькое зеркальце и смотрит в него.
-Ну ты и снайпер, блядь.
7.

ВИНОГРАДОВУ СНИТСЯ СОН, что он у автомата с газированной водой с надписью «Тархун», какие раньше стояли на каждом углу, и стакан за стаканом пьет газировку без сиропа. Он выпил уже четвертый стакан, но никак не может напиться.
Виноградов лезет в карман за очередной порцией мелочи, но в нем пусто. Кажется, что от жажды его горло окаменело, и если он в ближайшее время не выпьет еще воды, то окончательно превратится в камень. Виноградов бросается к случайным прохожим и клянчит у них монетки. Прохожие сторонятся его, как прокаженного. Некоторые даже посылают матерно. Виноградов садится на колени и обращает руки к небу:
-За что?! 
Небо молчит.
-За что?!
Снова тишина.
Виноградов грозит небу кулаком и переключается на автомат с газировкой. Он со всей силы бьет ногой по ржавому гробу. Внутри аппарата соблазнительно булькает «Тархун».
-Получай, сука! Получай! – орет Виноградов, всякий раз как его нога соприкасается с автоматом.
После очередного пинка из аппарата доносится раскатистое: 
-Еще раз ударишь, я тебе палец сломаю.
-Чего?
-Палец сломаю.
Виноградов не обращает внимания на угрозы и продолжает лупить взбесившийся механизм.
-А я ведь тебя предупреждал, - скрипучим голосом отзывается автомат.
Тут же из стального каркаса механизма вырывается огромная волосатая рука и хватает Виноградова за палец.
-Отпусти, сука! – орет Виноградов.
-Хрусть, - отвечает сломанный палец. 
Виноградов просыпается. На его груди и вправду лежит чья-то рука.
Виноградов вздрагивает, но скоро тревога стихает.
Рука принадлежит Леонову.
-Серега? Ты?
-Я. Потише там.
-Я что, шумел?
-Да, блядь, орал!
Виноградов открывает глаза. Они и Леонов лежат на расправленном диване в одежде. 
От подушки пахнет застарелой слюной и дешевым мужским одеколоном.
-Дай попить, - просит Виноградов.
Леонов опускает руку куда-то вниз и она, как по волшебству, возвращается с большой пластиковой кружкой, до краев наполненной водой.
-Держи.
Виноградов жадно пьет воду, которая стекает с его подбородка на подушку.
-Спасибо, - он отдает Леонову посуду. – А что вчера-то было?
-Нажрался ты. Точнее все нажрались. Но ты особенно.
-И?
-Что и? – нервничает заспанный Леонов.
-Поподробнее.
-Ну нажрались. Все нормально. А потом вдруг они появились. Гопники. Оказалось, брат этой самой Лисички с друзьями, пришел сестру искать.
-И?
-Разбили пару ебальников на выходе, потом вовнутрь щемиться стали. Все на стволах травматических, с битами. Мы за столиком сидели. Ты в отрубе, в обнимку с этой…
-С Лисичкой.
-Ага. Он – брат стал ее вытягивать, а  она никакая. Орет: «Я без Чехова никуда не пойду!». А он: «Что за Чехов такой?». Она на тебя указывает… кстати, почему Чехов?
-Долгая история. Ты дальше рассказывай.
-Дальше ты проснулся. Вцепился в эту шмару. А сам на ногах еле стоишь. Он тебя ебнул раз в пузо, ты и сник, а баба стойкая попалась. Минут десять они ее всей толпой из клуба вытаскивали.  Все орала: «Никуда я без него не пойду! Я люблю его!». Вобщем ад и Израиль. 
Виноградов по-собачьи трясет головой.
-Жуть. А сейчас мы где?
-У Владика, - отвечает Леонов.
-У кого?
-Да ты его знаешь. Долбоеб один, из политических. Считает себя серьезным политтехнологом, а на самом деле… Из мажоров, короче, - Леонов проглатывает накопившуюся слюну. - Я тебя с ним, кажется, знакомил. Дважды. Он же этот концерт и организовывал. Назывался он, кстати, «Русский медвед за русский рок!». У него родители уехали куда-то за границу. На заработки. То ли в Венгрию, то ли на Украину. Так он всех оставшихся на афтапати к себе зазвал. 
-Это он, что ли, пьяный в говно в медвежьей шкуре вчера шлялся?
-Он. 
Виноградов перебирается через Леонова. В комнате, кроме них, еще три тела, лежащих на полу вразнобой, будто пустые пулеметные гильзы.   
-Слушай, я там по-пьяни никому не звонил. Лиде, например. А то ведь мог. 
-Нет. Лида сама трезвонила всю ночь, я ей ответил, что ты с ней не желаешь разговаривать и вообще ты спишь.
-Это правильно, - говорит Виноградов и идет туда, где пьют.
-Если пиво есть, захвати бутылочку, - мурчит Леонов.
Виноградов слышит пьяные голоса и звон посуды. Звуки доносятся из кухни.
Он перешагивает через тела людей.
-Осторожней, - брюзжит одна из «гильз».
-Пардон, - извиняется Виноградов и проходит на кухню. 
На кухне за столом сидят три фигуры.
Первая – длинноволосый жирдяй в футболке с надписью «Ария». В левом ухе у него серьга в виде перевернутого креста.
Вторая – очкарик с белыми, покрытыми редкими веснушками руками, голый по пояс. 
Третья, по-видимому, хозяин квартиры. На нем костюм белого медведя. Наверное, он не вылезал из него со времен концерта. 
-Ты кто? – пьяным голосом спрашивает Жирдяй, подозрительно косясь на Виноградова.
-Антон.
-Гандон? – щурясь, переспрашивает Жирдяй.
Виноградов понимает, что крепыш его провоцирует. Он также понимает, что Жирдяй, как минимум, вдовое больше него, и потому сдержанно повторяет:
-Антон.
-А-а-а-а, Антон, - вздыхает Жирдяй. – Ты водку пьешь, Антон?
-Пью.
-Садись. Тебе штрафная! 
Антон садится на табуретку. Ему тут же наливают рюмку.
-Запивка, - поясняет Жирдяй, указывая на полторашку лимонада «Колокольчик».
Виноградов пьет. Водка проходит на редкость мягко.
Он запивает.
-Слушай, Антон, а ты когда-нибудь задумывался о своем месте в этом мире? – спрашивает Жирдяй.
Он наливает себе и Виноградову, миновав Владика-медведя и Очкарика. Только сейчас Виноградов замечает, что, хотя эти двое и сидят за столом, тела их неподвижны. Оба мертвецки пьяны. Очкарик закатил глаза, а лица Владика не видно за мохнатой маской.
-Так как? – переспрашивает Жирдяй.
-Ну, как сказать…
-Так и скажи. Прямо.
Они чокаются.
Выпивают.
-Я думаю, что человек всего лишь песчинка на ладони мира, - почувствовав себя лучше, отвечает Виноградов.
-Следовательно, ты опровергаешь мнение, что человек сам себе творец?
-Опровергаю. Судьба каждого зависит во многом от обстоятельств.
-Только не заряжай мне про то, что «сегодня ты веришь в предначертанное свыше, а завтра тебе на голову кирпич упадет», - гнусавит Жирдяй.
-Я и не заряжаю, но в чем-то согласен с этим утверждением.
-Значит, ты думаешь, что наше существование бессмысленно?
-Нет.
-Так объясни мне, почему? Почему? Я, здоровый, умный мужик, вместо того, чтобы домой идти, к жене, к дочке, сижу тут с тобой водку хряпаю? 
Виноградов смущен.
-Это уже второй вопрос, - тянет он.
-Нет, ты ответь! – настаивает Жирдяй. – Ответь! Скажи: все потому, что ты, дебил, пьяная рожа. Потому что для тебя общение с твоими пустоголовыми дружками важнее. Потому что ты семью на водку променял. Ты это хочешь сказать?
-Ну, как бы нет… - говорит Виноградов.
Жирдяй распаляется так, что скоро от него можно будет прикуривать сигареты.
-Что нет? А вчера ты мне что говорила? Что говорила? Опять нажрешься, дома ночевать не будешь. Говорила, ведь? А? Что на развод подашь и что прав родительских лишишь? А кто деньги домой приносит? Кто? А ты как хуй сосала, так и будешь сосать! Я говорю: соси, и ты отсосешь! Так?
-Блин… это, - Виноградов пятится назад вместе со стулом.
-Куда? – ревет словно раненый зверь Жирдяй. – Куда? Я спрашиваю! К маме? Домой? Соси, говорю, сука!
-Что?
Жирдяй бьет обоими кулаками по столу.
-Соси! Соси, сука!
-Да как же… я же… - пыхтит Виноградов.
Жирдяй замирает. Действие «Озверина» заканчивается, и он снова обретает человеческий облик.
-Ты кто? – изумленно спрашивает он, вытаращившись на Виноградова.
-Антон.
-Какой Антон?
-Виноградов.
-Это как?
-Друг Сереги.
-Какого Сереги?
-Леонова.
Жирдяй сосредоточен. Он медленно переваривает принятую информацию и вскоре выдает:
-Леонов. Это который «труп-пурум-пурум в затылке»? Винни-Пух?
-Не совсем. 
-«Пасть порву! Моргалы выколю»! – смеется Жирдяй, потом лицо его делается серьезным, он разливает водку. – Выпьем за упокой души артиста. Хороший был мужик.
Они выпивают.
Жирдяй заходится в кашле.
Откашлявшись, он наливает снова.   
-Может тебе закусить чего надо? – спрашивает Жирдяй.
-Спасибо, - отказывается Антон.
-Понимаю. Я тоже с бодуна день-два жрать не могу.
Выпивают.
-Слушай, а у тебя машина есть? – почему-то спрашивает Жирдяй.
-Нету.
-И у меня нету. А хотел бы?
-Чего?
-Машину.
-Нет.   
-А я хотел бы, только не могу. Я от армии косил по дурке, теперь права никак не могу получить. С детства хотел водить, а никак. Плохо. А у тебя вообще мечта есть?
-Конечно.
-И какая же?
-Денег хочу.
-Так это не считается…
-Много денег.
-А машину водить, значит, не хочешь?
-Не. Если у меня много денег будет, то я шофера найму какого-нибудь.
Глаза Жирдяя загораются. 
-А меня наймешь?
Виноградов оценивающе смотрит на Жирдяя.
-Возьму.
-А то, что прав у меня нет – это не смущает.
-Не смущает.
-А то, что я в дурке лежал?
-С кем не бывает.
-Уважаю, - Жирдяй протягивает свою руку Виноградову и насильно пожимает его ладонь.
-А ты в армии служил?
-Нет. Откосил.
-А я служил.
-Ты же говорил, что косил по дурке?
-Я? Кто сказал? – Жирдяй дает подзатыльник сначала Очкарику, потом Вадику-Медведю. – Врут безбожно. Я в Чечне воевал! У меня  даже орден есть. Грачев награждал. Сам! Хочешь, покажу?
-Нет, я верю.
-И я верю. Он там… - Жирдяй тычет пальцем в потолок. – Он все видит. Уж я-то знаю.
Жирдяй снова замирает. Скрипит зубами
-Ты кто? – обращается он к Виноградову.
-Антон.
-Какой Ант… 
Жирдяй кряхтит и окончательно выходит из строя. Он закрывает глаза и водевильно шлепается лицом на стол.
Виноградов наливает себе рюмку, быстро ее выпивает и идет назад к Леонову.
Почуяв явление Виноградова, Леонов поднимает голову с подушки:
-Пиво принес?
-Нет пива.
-Хуево.
Виноградов не раздеваясь, ложится рядом.
Он ловит мощный вертолет. 

8.

ВИНОГРАДОВ СНОВА ДОМА.
ОН СИДИТ В КРЕСЛЕ ПЕРЕД ТЕЛЕВИЗОРОМ И ЕСТЬ ТУШЕНКУ ПРЯМО ИЗ БАНКИ.
ПО ТЕЛЕВИЗОРУ ИДЕТ ЕГО ЛЮБИМЫЙ ФИЛЬМ «ПОГОНЯ» С ЧАРЛИ ШИНОМ.
Сбежавший из мест заключений уголовник захватывает в заложники  дочку миллионера. В многочасовую погоню включаются не только полицейские, но и ушлые телевизионщики. 
Когда на экране появляется Генри Роллинз в роли тюремного охранника, в комнату входит Леонов. Он помят. Движения его робки. На щеке красное пятно. Отлежал.
В его спутанных волосах птичьи перья. 
Леонов неудачно похмелился на квартире у Владика, а когда они передислоцировались к Виноградову, он заснул прямо в прихожей, положив под голову чучело совы.
-Сколько времени? – интересуется Леонов.
-Десять.
-Не люблю я Роллинза в соло, - фыркает Леонов, косясь на экран. – Вот «Блэк флэг»  - другое дело. Знаковая группа. А в соло он говно.
-Все они, когда сольно начинают выступать, говном становятся, - с набитым ртом говорит Виноградов.
-Вот здесь ты неправ, - не соглашается Леонов.
-Приведи примеры.
-Стинг.
-Говно.
-Пол Маккарти.
-Говно.
-Дельфин.
-Говно изначально и говно в дальнейшем.
-Петр Мамонов.
-Спорный вопрос, но останусь при своем мнение.
-Гарик Сукачев.
-Я вас умоляю!
-Гребенщиков Борис Борисович!
-Так «Аквариум» вроде никто не отменял.
Леонов чешет затылок.
-Точно. А этот, который с «Браво» пел?
-Сюткин?
-Ой, все, молчу-молчу. Тогда… Тогда…
Леонов мучительно вращает зрачками, кусает губы и, наконец, с торжествующим видом выдает:
- Фил Коллинз!
Он тут же осекается, смотрит на довольного Виноградова и садится на подлокотник старого кресла.
-Выходит, ты прав.
-Что и требовалось доказать.
Виноградов ставит на пол пустую банку, в которой трепыхается алюминиевая вилка. Начинается реклама.
Виноградов начинает ласкать пальцами лентяйку.
В телевизоре: реклама, новости, реклама, опять новости, музыкальные новости.     
-О, смотри, «Криминальное чтиво»! – говорит он Леонову, увидев знакомую картинку. 
-Сколько можно? - мрачно отвечает тот.
-Еще посмотри. Хорошее кино.
-Ты прям, как моя мама. Как Новый год, она мне тоже самое про «Иронию судьбы» говорит.
-Сравнил тоже, - фыркает Виноградов. - «Чтиво» - это краеугольный камень всего современного кинематографа.
-И что с того?
-Ничего, - Виноградов вынимает из банки вилку и облизывает ее.  – А ты замечал, что всякий раз, когда Винсент Вега идет в сортир, случается что-то стремное?
-Не замечал. И что с того?
-Ну, смотри. В первый раз Винсент в сортире беседует с зеркалом, дальше Миа ловит передоз. Потом в баре, когда Тим Рот и его сучка грабят закусочную. И наконец, сцена в доме Бутча. Там уже Винсент сам ловит пулю. 
-Похуй.
Виноградов выключает телевизор.
-Может, пива тогда? – спрашивает он и поднимается с кресла. 
-Не хочу я пива, - мотает головой Леонов.
-А что хочешь? Водки? Вина?
-Спиртного не хочу.
-А что тогда?
Леонов мнется с ноги на ногу.
-Я вот у Владика что подрезал.
Он достает из кармана два матраса оранжевых таблеток.
-Что это?
-Реланиум.
-Из какой оперы?
-Антидепрессант. 
-И как действует?
-Диазипам жрал?
-Ага, в школе еще. 
-Ну, вроде того. Расслабляет.
-А ничего, если я с пивом забодяжу?
-Ничего.
Виноградов идет к холодильнику, достает из него бутылку холодной «Балтики номер три». Отворачивает пробку, тут же делает мощный глоток и возвращается в комнату.
-Ну, по сколько жрать?
Леонов задумывается.
-По матрасу на рыло как раз будет.
-В одном двух колес не хватает, - говорит Виноградов, указывая на таблетки. 
-Чтоб не обидно было, кинем жребий. Только у меня денег нет, даже мелочи.
Виноградов елозит в кармане и, обнаружив пятирублевую монету, вопрошает:
-Орел или решка?
-Орел, - говорит Леонов. – То есть решка.
-Так орел или решка?
-Решка, - говорит Леонов, но вскоре поправляется. – В смысле, орел.
-Ты меня совсем запутал.
-Пусть будет орел.
-Точно?
-Да.
Виноградов подкидывает монетку.
Выпадает решка. 
Они выпивают таблетки.
Приход наступает через полчаса. Виноградов лежит на диване. Леонов сидит в кресле.
-О-о-о, по мне будто муравьи ползают, - присвистывает Леонов.
-А по мне поезд идет.
-Пассажирский?
-Нет - эшелон. С солдатами.
-На войну, что ли, едут?
-Ага. На гражданскую.
-А кто с кем?
Виноградов берет паузу, словно прислушивается к чьему-то голосу.
-Эскимосы независимости требуют.
-И они туда же! Сначала татары, потом чеченцы, а теперь эскимосы!
-Я где-то читал, что у эскимосов Аляски в языке есть более восемнадцати определений снега.
Леонов чихает. 
-Знаю. А у индейцев племени Сиу тридцать определений пола.
-Ебанись!  Тут бабы с мужиками разобраться не могут, а у них…
-И не говори…
Виноградов пытается зацепить бутылку пива, но рука его настолько расслаблена, что бутылка выскальзывает и падает на ковер.
-Слушай, Антон. А если по чесноку, что там у вас с Лидой? – спрашивает Леонов.
-Ничего. Бросил я ее.
Оба почему-то хохочут.
-Так, значит, из-за бабы?
-Вроде того. Только я пока что не знаю, кто она. Вот у тебя бывало такое, что ты чувствуешь, что что-то должно произойти, а что, неизвестно?
-Плохое или хорошее?
-Любое. Настоящее.
-Не припоминаю что-то.
-А я чувствую.
-Что?
-Влюбился я. В кого не знаю, но, думаю, скоро узнаю.
-Странный ты человек, Антон.
-Я не странный, это мир странный.
-Точно! А солнце - ебаный фонарь и некому его разбить.
Виноградов закрывает глаза. Эшелон в его венах набирает ход. Мимо проносятся  телеграфные столбы, сухопарые деревья и сторожевые будки с малахитовыми огоньками в окнах. На безлюдных снежных просторах туманятся иссиня-черные силуэты лесов.     
Пьяные солдаты весело горланят «Поезд в огне» Гребенщикова:

-Этот поезд в огне,
И нам не на что больше жать.
Этот поезд в огне,
И нам некуда больше бежать.
Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе.
Она умрет, если будет ничьей.
Пора вернуть эту землю себе.

Бравый матрос-анархист Тоша Железняков виртуозно наяривает на гармошке, а латышские стрелки лапают почерневшими от копоти руками визгливых медсестер.
Лишь только бородатый красноармеец, примостившийся в углу с  огромной козьей ножкой в зубах, назидательно грозит скрюченным им пальцем, мол: «Не балуй, враг не спит!».