1.



Я растворяюсь. Господи, помоги…

Только и хочется так, чтобы здесь и сейчас.

Вдруг успокоились все, как один, враги –

все, как один, в ужасе от Меча.



Чаша и Посох, если ты сам – Ковчег.

Красным драконом очерчены Небеса.

А на пороге нежданчиком «время Че» -

самое время закрыть насовсем глаза.



Дальше теплеет – я начинаю жить,

я просыпаюсь и делаю первый шаг,

и никакой он не вечный их вечный жид,

и воскресает умершая душа,



и ничего не надо – ни ад, ни рай

ни в шалаше, ни вообще нигде.

Я растворяюсь – я ухожу за край –

в Духе и истине, кольцами по воде.





2.



Будет теплеть, и от сердца уйдет испуг –

облокотись на посох левой рукой.

Ты так легка, как тополиный пух,

как перелетная птица над талой водой.



Луч проскользнул – зайчик кинулся за лучом.

Дециметровое счастье – одно на всех.

Жизнь напролет мы думаем ни о чём,

стоны и всхлипы пряча в кошмарный смех.



Будет теплеть – с каждым днем, с каждым днем.

Здравствуй, и больше ни слова, ни шепотка.

Видишь, как я полыхнул для тебя огнём? –

Серебряным вензелем на уголке платка.





3.



Свечи по кругу, иконы и купола.

Страсти такие, что человеку петля.

Помнишь себя, когда ты уже была?

Я, между прочим, не меньшая сука и тля.



Ведь, если вдуматься, то человек – никто.

Самый при этом значительный человек –

тень человека, лежащая от и до.

Как тебе наш превративший нас в комиксы век?



Дети, конечно, даны, чтобы нас спасти.

Глядя на них, понимаю, что я за чмо.

Если вдруг что не так – ты меня прости.

Я бы наплёл ещё, но облом плести,

хоть и плетётся как будто бы всё само.





4.



Мир, опечатанный по рукам и ногам

календарём циферблата – секунды, года.

И человечество, как Вавилонский гам.

Город, в котором сходятся все города.

Город, которым правит пришедший хам.



Дальше – теплее. Осталось совсем чуть-чуть.

Мир улыбается скорым приходом весны,

и хорошо от припездей и причуд,

и, как ребёнку, снятся добрые сны.



Взрослый мирок, очарованный пустотой,

так и остался с той стороны плиты.

Не торопись, а просто застынь, постой –

выпуклым образом, имя которому – ты.





5.



Осознавая, не городи забор –

не обноси им изгородь, до тебя

вкопанную святыми – с тех самых пор,

как мы очнулись от жалости, возлюбя



ближнего в дальнем. В нашей шведской семье

нечеловечески вывернутого нутра –

можно встретить тоску по родной земле,

и никакая бездонная яма, дыра



не самоценна – всё здесь подчинено

высшему смыслу неизреченной, одной,

вечной надежды на вечное счастье, но

следует помнить о доле своей земной.



Сердце, конечно, оттает – и новых начал

выбор коснется трепещущей в Боге души.

Демоны в ужасе от моего Меча,

данного мне Архангелом – чтоб я жил.





6.



Что же… Живи и ты, позабыв про ад.

Если захочешь – я подарю – возьми

всю поднебесную – от Кордильер и Анд.

Страшно представить, что значит – десять в восьми.



Единство мужского, слитого с женским, с землёй.

Каждое слово приобретает смысл –

выжженное и удобренное золой.

Ты понимаешь, что я пишу Вам, мисс?



Мир столь огромен, мы так ничтожны в нём,

что временами хотелось и мне умереть.

Видишь, как я полыхнул для тебя огнём?

Помни мой факел, когда станет грустно – впредь.



В наших застенках непросто и нелегко

нам, зачастую, спрятаться от себя.

Небо разлито над нами, как молоко.

Дышит легко родившая нас земля.





7.



Звуки и отзвуки, запахи и касания.

Кальки пунктирных линий наших путей

вдоль периметра данного мироздания

миру людей, забывших про мир идей.



В этой дуальности, в этой видимой прочности

материального чада и смрада лет –

высшее, что нам доступно – в своей порочности

не задохнуться под тяжестью звезд и планет.



Помня, как догорают иные галактики,

и медитируя на хвосты комет,

не забывай, сестрица, о блудном братике,

сжавшем цивилизацию вмиг в момент.





8.



Я разрушал своим сердцем такие стены,

что не выдерживал ни один кирпич –

от корабля, увёзшего плач Елены,

до Соломона со сводом псалмов и притч.



Люди всегда смотрели с опаской и искоса –

как бы чего не вышло себе в ущерб.

Вот я и высадился у истоков Стикса

ангелом киевских, псковских, тибетских пещер –



еле доступно, но всё-таки осязаемо.

Не торопись, дорогая моя, не спеши –

в мире людей немного найдется займа,

могущего покрыть нищету души.



Тысячу раз подумай, малейшим сполохом,

как фонарём, освещая свой узкий путь,

скрытый от зрения непроницаемым пологом –

вспомненного, о котором прошу – забудь.





9.



Власти склоняются, передавая силу

каждому из вернувшихся в детство нас.

Я полюбил всем сердцем мою Россию,

глядя в неё, как смотрят на иконостас.



Лики и лица – черты восхождения.

Нимбы сияют – святостью озарены.

И ни малейшего, ни одного повреждения

непоправимого нет для моей страны.



Дерзостью всепрощения, искупившего

братоубийственный омут кровавых жертв,

я открываю в дальнем подобие ближнего,

и начинается новый, иной сюжет.



Всё ли по кругу? Кому-то оно, разумеется,

будет кружиться, как млечная карусель.

Ясное Солнышко просит тебя, красна девица –

на облаках для меня постели постель.





10.



Я обернусь облаками, лучами обласканный,

перья свои разбросав, как пушистый снег.

Всё здесь моё – ты своими красивыми глазками

видишь ли дрожь этих нечеловеческих нег?



Можно попробовать остановить меня, выколов

на сердце кельтский орнамент ветхих узлов.

Меж полюсов моей жизнью свобода двигала

и привела туда, где бессильно зло.



Хочешь – пари. Если хочешь – доверься течению

мягких ветров первородного естества,

не подчиненных еще числовому значению

времени, лёгшего мумией под пьедестал.





11.



Не постареешь… Морщинки потом изгладятся –

после того, как поднимешься от земли.

Звёзды на душу твою, как вечернее платьице,

лягут на выходе из шести, семи.



В радуге, безусловно, есть притяжение.

Ах, поднебесная клетка нашей тюрьмы!

Только бы ты почувствовала моё жжение –

самосожжение «я», чтоб воскресли мы.



Сложно об этом – непостижимом, неведомом.

Но умозрительно ты ведь совсем, как я –

чувствуешь и созерцаешь бессмертие – это нам

в равной мере дала отродясь земля.





12.



Разница стёрта и в ритуальной вышивке –

там, где даётся сила Бога словам –

даже такому, как я, прохвосту и выжиге

выпало, радость моя, не меньше, чем Вам –



всякого и такого, о чем не думалось

и от чего мурашки до тошноты.

В мир этот окаянный не ветром вдуло нас.

Если мы встретились – значит, хотела ты.





13.



Ни поцелуи, ни трепетные касания

нам не заменят вечного счастья быть

в царских коронах венцом всего мироздания,

вырвавшимся живым из могильных плит.



Все эти наши лживые притязания

так и останутся, так и остались там,

где мы еще не достойны венца мироздания.

Мир, поделённый на кавалеров и дам,



нас разделил, разорвав себя в брызги, вдребезги

расколотив опечатанный свой удел

ленинцев, отказавшихся жить по-ленински –

в затхлых темницах забывших о Боге тел.





14.



Видишь? – дорога. Просто по ней иди.

Не оборачиваясь, покидай Содом.

И ничего не бойся – там, впереди

мир и счастливые вечные дети. Ом.



Я тебя жду, потому что я здесь уже.

Время бессильно – времени больше нет.

Солнце с Луной в обнимку и свет в душе –

на покрывале галактик, в мире планет –



там – за пределами всех магнитных лучей –

там, где так дышится – хоть не живи совсем –

там, где я всюду и никогда ничей –

древнее чудище. Я тебя просто съем.



Господи Боже мой, убереги меня

от самого себя и всего, что не Ты.

Видишь, как я полыхнул языком огня,

лишь прикоснувшись к хранилищам темноты?





15.



Лишь шестикрылые вхожи за эту дверь.

Не горячись и не думай, что ты одна.

Я, как и каждый, и человек, и зверь.

Ты, между прочим, тоже насквозь видна.



Самоуверенность, позы, гордость, ах-ах…

А если составлю наговор до детей? –

волей-неволей подумаешь, что ведьмак.

И неизбежно всыплешь себе плетей.



Древние идолы смотрят с картонных стен,

перед глазами крутится веретено.

Я человек – пепел, прах и тлен –

червь, которому столько всего дано.



Между бунтующей плоти, тугих жгутов

и ледяной купели с живой Водой –

мы воскресаем, и каждый из нас готов

с вечностью слиться – незыблемой и святой.