- Сколько все-таки в ней породы, - молча подумал Михась, любуясь ее красотой.

Они сидели в уютной кафушке на Тверской и смотрели на спешащих куда-то прохожих. На улице падал снег большими хлопьями, который превращался в мутную жижу на проезжей части и грязные машины, проносясь мимо, окатывали этой смесью тротуар. Внутри кафешки было тепло, они сжимали в руках чашки с дымящимся глинтвейном и временами лениво перебрасывались фразами разговора без темы.

- Красавица..., - опять подумал Михась, посмотрев на нее, но ничего не сказал. Сэкономил слова.
- Сука, опять сэкономил, - подумала она, блеснув в его сторону карими глазами.
- Догадалась все-таки, - подумал он и поразился, что им уже не нужно даже слов, настолько хорошо они понимают друг друга.

- Сегодня такой ветер был, - неторопливо начала она, отхлебнув глоток горячего глинтвейна, - через эту щель в балконной двери опять так дуло ночью.
- Дааа, зима, - ответил Михась. Он пытался маневрировать разговором, пока не понимая, то ли это просто разговор, то ли повод затеять скандал от скуки.
- А мне снился Египет, - продолжила она и у Михася отлегло от сердца, - я нырнула с аквалангом с той лодки, помнишь, мы брали на прокат? Перевернулась на живот и смотрю на рифы, а их нет, внизу только синяя глубина....

Она еще раз прикоснулась к чашке с глинтвейном, оставляя на краешке следы помады и повернулась к Михасю. Вместо ответа он поднял свой стакан, внимательно слушая.

- Ну и вот, я отрабатываю ластами, вокруг какая-то муть проносится, а дно не появляется, только света становится меньше, - она замолчала.
- Ну а дальше что? - Михась поставил глинтвейн на стол, по телу разливалась приятная истома, пальцы ног уже отогрелись и приятно покалывали.
- Я помню, что мне нужно туда, вниз, но страшно аж жуть, вокруг темнеет и вода уже холодная становится. А потом я проснулась и слышу - опять через эту щель в двери дует прямо на мою половину кровати...
- Интересно! - сказал Михась и без паузы продолжил, - А вот мне сон снился, обалдеть недавно. Очень реальный, я таких реальных снов может несколько штук только в жизни видел. Яркий, в красках и как в жизни все.
- О чем? - в ее прекрасных глазах зажегся огонек любопытства.
- А как будто я сижу в окопе, вокруг Вторая Мировая идет и нас атакуют с воздуха немецкие бомбардировщики...

...оба Юнкерса зашли отбомбиться, но все их фугасы легли еще на первой линии окопов. Михася колотил страх, он прекрасно понимал, что их оставили здесь на смерть, что никто из них не останется в живых, когда через них катится такая армия. Он прочитал это в глазах снабженцев, которые с утра выдавали им паек не экономя. Михась видел, как на первой линии земля взлетала в воздух вместе с кровавым фаршем и в ужасе сжимал свой ППШ побелевшими пальцами. Сколько ему осталось? Пятнадцать, может тридцать секунд, пока Юнкерсы заходят опять на боевой маневр? Что он может сделать? Ничего... Басовитое гудение Юнкерсов неожиданно стало стихать.

- Ебать, неужели отбомбились!? - закричал он от радости и чуть не кинулся обнимать пулеметчика слева, который тоже почти танцевал. И вдруг краем глаза заметил, как на бреющем к ним приближается Мессер сопровождения, поливая землю из крупнокалиберных пулеметов. В неожиданно наступившей тишине, как в замедленном фильме, он видел как земля вздымается цепочкой маленьких кратеров, которые приближались к их окопу. "Вот и пиздец..." - он констатировал факт, как в бухгалтерии, хотя сердце его колотилось от животного ужаса. Тело пулеметчика слева стало небрежно рваться на куски, его правая рука, обретя свободу, полетела за бруствер, кружась и разбрызгивая кровь по сторонам. Было тихо, только в ушах пищал кто-то невидимый. "Контузило", подумал Михась и закашлялся, пытаясь отплеваться от земли во рту: "Где же Мессер?". Он высунул голову из окопа и увидел как тот заходит на очередной круг. Михась прицелился из ППШ в истребитель и подумал: "Бля, только бы его не заклинило как обычно, последняя надежда". И конечно же его заклинило.

Было видно, что Профессор очень уважаем в этом институте. Встречающиеся по пути сотрудники чуть ли не кланялись ему, по крайней мере на их лицах светилось почтение. На Михася они смотрели как диковинную обезьянку в зоопарке - с удивлением, уступая им обоим дорогу. Был еще кто-то третий сзади сопровождающий их, по всей видимости, секретарь Профессора. Михась почему-то не мог обернуться, чтобы посмотреть, да и в общем необходимости в этом не было. Они торопились к Профессору в кабинет. Михась не мог вспомнить ни как он оказался здесь, ни что это за организация, хотя некоторые фрагменты помнил. Мыслями он был все еще там - на поле боя в грязи, холоде и животном страхе смерти.

- Профессор, где я? - спросил Михась, когда они остались втроем и затворили дверь.
- В фантомном теле. Как ты себя чувствуешь?

И тут он стал вспоминать все детали этого чудовищного эксперимента. Ужас, который он испытал при этом был просто гиганским по сравнению с тем выбросом адреналина на поле боя. Прошло несколько минут пока они снимали с него метрики, потом Михась обратился к Профессору.

- Профессор, я Ваc умоляю, только не в войну опять. Куда угодно, только не туда. Я прошу вас, пожалуйста...

Секретарь катила оборудование с Михасем по коридору уже полчаса, когда они заехали на полукруглую анфиладу с множеством гиганских дверей. Она открыла одну из них и они переместились в зал, размеры которого поражали воображение. Посередине зал поддерживала исполинских размеров колонна, на полу были установлены сотни тысяч, если не миллионы одинаковых устройств, похожих с первого взгляда на школьную парту. И тут на Михася накатили воспоминания. Он вспомнил, что называются они "Talgery", что он был в таких залах не то что бы тысячи раз, но скорее всего десятки тысяч раз, а может и больше. Что те модели, которые он видит перед собой старой версии, что платы на новых не нужно подсоединять к клеммам на передней части. Он еще удивился: "Хм, я думал их уже везде заменили, почему в старый зал тогда...?". У каждой парты было по три места, что в общем не имело большого смысла, зал был полупустой, почти без проключений. "Чего она пихается, места же полно?!", подумал Михась, когда он сел с краю, а она его оттолкала еще дальше, устроившись прямо посередине. Она размотала плату от проводов и передала Михасю: "На, клади на ладонь".

Тело Михася передернуло, как от электрического тока, и он проснулся у себя, в квартире в Питере на Проспекте Просвещения. Сквозь тяжелые шторы пробивался лучик света и он подумал сразу две мысли: "Бля, спасу нет от этих Белых Ночей" и "Бля, хорошо, что это только сон, ужас какой". Он резко встал с кровати и просунув ноги в тапки, пошаркал мимо мешков с цементом в недавно отремонтированную ванну. В квартире уже полтора года шел ремонт и это Михася бесило. Все эти бесконечные походы в строительные магазины и доставки материалов, когда грузчики смело накидавали стоимость за каждый этаж без лифта....

- Интересный сон, - сказала она, грея руки об чашку с еще теплым глинтвейном, - А может так все и есть. А что за институт?
- Хм. - Михась зябко повел плечами, - ну понимаешь как, там большая цивилизация, надо как-то просчитывать последствия решений на модели. Ну например - что будет если одну нацию с одной религией разделить на части разной идеологий. Или так. А что если одинаковую идеологию внедрить в страны с разным температурным режимом. Или так...
- Я поняла, - она задумчиво посмотрела в чашку. Из нее поднимался пар, - интересно...
- Все было бы конечно, так интересно, если бы это говно не снилось на регулярной основе, - Михась шмыгнул носом и отпил еще глинтвейна.