Почти 5 лет после того, как их мама уехала с красивым, но хамоватым болгарином-бабником, они жили вместе в этом доме под одной крышей и изредка расходились в разные углы, когда не хотелось делить редкие гостинцы из почтовой бандероли или внимание соседского Мишки-мальчика. Но уже тогда за ними по пятам ходила прилипчивая кличка, за каждой сестрой своя, объединяло же их то, что все в городке от мала до велика называли их 29 сестер. 9-я сестра нынче горевала по неразделенной любви и вздыхала час от часу, глядя на солнечные блики, что скачут по дворику. То сладкое томление и непонятные переживания, верно, и назывались этим взрослым и смешным словом любовь.

Соседкину дочку зовут Любой-Любовью, но она вовсе не смешная и не переживает совсем. Странно. Где же пропадает 29-я сестра, неизвестно. После того, как она уехала в большой город, редкие обрывки сплетен и сновидения лишь сообщали 9-ой сестре о родственнице с печальными и серыми глазами. Знали только, что жива, а как именно и с кем здравствует, было неизвестно. 9-я сестра устала высматривать причину своей непонятной хвори сквозь пыльное стекло в потрескавшейся раме и соскочила на пол с подоконника, посмотреть телевизор.

Вот уже три дня и три ночи дяденьки-милиционеры большого города искали симпатичного юношу потрепанного, но ученого вида, который пропал, когда вышел за хлебом. Осмотрели все морги, все больницы, поспрошали даже у грязных и вонючих дяденек, но те только развели руками и попросили еще водки за беспокойство.

В это же самое время на окраине большого города в высоком доме в комнатке с низкими потолками по телевизору шел тот же репортаж. Бледно-сиреневые обои покрывали эту маленькую комнату. Где-то на кухне громко тикали старые советские часы с кукушкой, а в коридоре кто-то громко шаркал старушачьими ногами по выщербленной плитке. Грустная и бледная девушка с удовольствием слизывала с ложки багрово-красное и тягучее нечто, не обращая внимания на работающий телеприемник. На солнечной улице играли в мяч маленькие школьники, примерные ученицы рисовали мелом классики, а бабушки сокрушались по поводу пропавшего мальчика.

Внезапно послышался тихий шорох, где-то у двери. Девушка, зажав ложку в руке, поднялась из-за длинного и низкого стола. Обошла потрепанное кресло и осмотрела себя в зеркало. Приложила немного волосы и обратила внимание на пожелтевшую открытку, прилепленную скотчем: наивные косички, выпускное платье, слова "моей любимой сестренке на 20-летие" - всего лишь прошлое лето, а ощущение, будто тысячу лет назад. Шорох повторился. Аккуратно отодвинув чужие, но такие милые сердцу кеды, девушка посмотрела в глазок. На лестничной площадке было пусто. Шорох зазвучал вновь.

Девушка осторожно приоткрыла дверь, и в квартиру скользнула белая кошка. Дверь захлопнулась.
- Ах, это ты....Давно тебя не видела.
Кошка уселась в прихожей около кед и вопросительно посмотрела в комнату. Девушка обернулась и нашла глазами проем комнаты: с длинного стола свисала неподвижная мужская нога в сиреневом носке.
- У нас гости...да.

Кошке, видимо, было достаточно подобного объяснения, и она принялась тереться о ноги хозяйки квартиры. Девушка пристально смотрела в проем комнаты, будто вспоминая о чем-то, пытаясь ухватить за хвост усользающие картины прошлого. Снизу послышались непонятные звуки. Кошка слизывала упавшую с ложки на пол красную каплю, но подавилась и выплюнула какой-то кусочек, напоминающий радужку глаза. Снова посмотрела на девушку.
- Ах это?....это варенье, да. Угощайся.