Оставив Мамертин с подыхающими от похмелья стражниками и тоскующим профосом, Спурий припустил вниз по улице и, не разбирая дороги, направился в центр города. Его блестящей  мокрой плешью владели тягостные размышления.

Компанские братья Зафир и Буба, с коими его свела  судьба, помимо долга почти в тысячу денариев, снабдили горемыку никому не нужными копнами египетской соломы, гниющими под дождем в дворике пекарни. 

- Предположим, я скажу им, пусть забирают свою сраную солому - размышлял пекарь – вот так, зайду к Зафиру, и скажу ему, любезнейший Зафир, солома не продается к моему огорчению вам необходимо ее забрать. Что он скажет? 
Либон представил себе щуплого братца, говорящего на языке Рима такими же звуками какие издает жаба, будучи надутой через соломинку. Понять смысл его речей было решительно невозможно.

-Ну, предположим, что нибудь скажет - обреченно подумал он - Может быть даже будет не особенно доволен. Солома – то почти сгнила. Тогда отдам им своего раба… Алгиста отдам… Хотя нет, он уже у них, в залоге за солому. И как пить дать успел,  что нибудь раскокать. Мне то он одного масла на тридцатник пролил. Буба мужик серьезный, небось,  отрезал ему за это что нибудь выступающее… Нос там, или другую финтифлю…Впрочем, он и без этих мелочей проживет.. А если не возьмут грека? Скажут мало за такую отборную солому в таких количествах?

В этом месте мысли пекаря приобрели совершенно неприятный для него темный оттенок. Во время последней встречи с братьями  пока Зафир нес свой невразумительный  вздор, Буба состоящий из одного большого колобка увенчанного мозолью с двумя кустистыми бровями, по замыслу богов означавшей башку, скромно щелкал пальцами орехи в углу. Вспоминая его огромные руки, Спурий почувствовал, что голова его стала мерзнуть, а желудок проявил себя усиливающимися спазмами. 

- Да никакие они не братья, – логично заключил он, как будто данное обстоятельство на что-то влияло - Какие они братья, раздери их задницы? Буба – вроде германец, а Зафир вообще из-под мула выпал...  Не поймешь его, ведь три раза спрашивал.. Чешет что- то, фуфлыжник…  Лучше  скажу им прямо - идите к Эребу, отдайте гражданину его раба и забирайте свою зассаную верблюдами солому, она мне весь двор изгадила.

Пекарь даже представил себя возмущенного, хлопающего по столу под  аккомпанемент попердывания Зафира. Потом нарисовал Бубу медленно стряхивающего крошки ореховой скорлупы с широких ладоней.

- Не пойдет, так то. Обидятся как пить дать.- передумал он -  Дикари же, куда им понять римлянина.

От этой мысли живот хитроумца заурчал в очередной раз. Выпитое накануне смешавшись с завтраком, стремилось на волю. Промокнув плешь, пекарь оглянулся. Его раздумья были прерваны как раз напротив сенатских общественных бань. Справа обреталась большая уборная, пользуемая как простым людом, так и высшим сословием. Позывы природы не разбирали веса и металла цепей входящих, а уж к тогам относились вообще наплевательски.

- Юлл, мальчик мой –  величественно проговорил Спурий – Мне необходимо … Собраться мыслями..

Копешка соломы мокрая растрепанная перевитая расползшимися веревками изобразила движение,  обозначающее пожатие плечами. Движущий ею Юлл вздохнул и, поправив груз на голове, направился к уборной вслед за семенящим с озабоченным видом хозяином. Чахлый дождь окутывал их  сырой мерзостью. 

Дверей в беломраморном зданьице предусмотрено не было. Проем, ограниченный двумя колонами по бокам открывался сразу в большой зал. Вдоль стен были устроены небольшие возвышения, оснащенные круглыми дырами. Над ними трудилась разношерстная публика.  Пол был склизок. Брезгующий древними накоплениями пекарь, старательно обходил глубокие места на пятках. Он направлялся к единственному свободному отверстию.  Юлл  не обращая внимания на частности, философски шлепал за ним. Пол был теплее камней мостовой что его, начинающего замерзать под мокрой соломой, вполне устраивало. 

Спурий  кряхтя умостился над отверстием и,  задрав на плечи волглый плащ,  приступил к неторопливому поиску расползшихся мыслей.  Через пару тысяч лет подобным образом поступали многие его последователи, Наполеон, теребил пуговицу мундира при обдумывании осады Марны, Черчилль герцог Мальборо,  шуршал номером «Ивнинг пост» под сигару своего имени. За неимением столь полезных вещей, пекарь развлекался рисунками на стенах.


- Я тебе говорю, есть такая машинка, зажимаешь его бубенцы ….Сбоку веревочка…
- Прогресс.. Каков прогресс!
- Да кто бы говорил… Сейчас не то, что десять лет назад…

Слова застревали в плотном резко пахнущем воздухе и гудели вразнобой как толстые откормленные мухи. Все посетители странным образом были крепки. У многих на шеях висели опояски  с мечами, что придавало хозяевам вид гужевого транспорта. Либон, занимаясь сложными расчетами,  не обратил внимания на этот факт. Рассматривая надпись «Лукреция сосет» сопровождающуюся рекламным рисунком,  адресом сгоревшего лет пять назад дома и возмутительной ценой, он  выдумывал философские аргументы.

- Я им скажу, на все воля богов… Человек должен склонится, ибо обстоятельства против нас – раздумывал он – Кто мы? Всего лишь песчинки на зубах Хаоса…Тростник ветром колеблемый… Солома сгнила, этот удар надо стойко принять…  Хм, нет…Я им скажу…

Мысли его прервались криками и движением несущимися от туманного входа.

- Принцепс! Принцепс!
- Хранят тебя боги, император!
- Аве, Цезарь! 
- О, боги!

Орущие вскочили, вскинув руки в приветствии  Пораженный Спурий, оставшись сидеть, смотрелся  выпавшим зубом, его кидало волнами всеобщего восторга.  Проход между  дырами был мгновенно заполнен людьми, возглавлял шествие высокий старик с лицом, тесанным из камня. Кивая, в ответ на приветствия он шествовал к  онемевшему пекарю. Цезарь, совершал еженедельную  встречу с народом. 


-  Хранят тебя боги квирит – промолвил властитель и постучал тисовой палочкой, которую держал в руках по блистательной голове сидящего.

Либон смешавшись мыслями, выдавил изо рта нечто невразумительное. Нечто звучавшее как -  хм ам прбллр. Участливо погладив его по голове, принцепс, произнес со смешком:

- Не бойся квирит… Чем занимаешься?

В ответ пекарь выдал неприличную трель- предатель желудок не смущался присутствием великих. 
- Ну, это я вижу. - Собеседник Спурия поморщился – Чем на жизнь зарабатываешь? Как живешь?

- Аве, Цезарь – пробормотал наконец бедолага – Спурий Либон я.. Из Субуры … пекарь…

- Хорошо ли живешь, Спурий Либон, пекарь? Наполнен ли радостью? Слышал про победу в Германии?

- Уровень дерьма то выше, то ниже, Величайший – неожиданно произнес сидящий, удивляясь собственным словам, отвратная погода вкупе с неприятностями открыла все его отверстия, и полилось  -  Мука паршивая последнее время, магистрат жилы рвет… На рынок попасть себе дороже… Товар портят, везде платить надо… Менялы процент дерут…  Все дорожает… Генуций себе уже третью виллу покупает… В Ноллах вроде… У меня соседи лепешку купить не могут… Третьего дня  опять  на Эсквилине семью зарезали…  Ночью, на улицу выглянуть боязно…  То в  Германии победа, то в Парфии… Оно то как?  Мне на эти победы…

Тут то все и началось..