Бригадир преступной группы "Кляксы",
Хоть Законом то запрещено,
Просадил четыре тонны баксов,
В бутовском подпольном казино.

Вроде бы и бабки не большие,
Час работы да и все дела,
Только жаба жадности душила,
Что внутри сидела и росла.

Бригадиру стало очень грустно,
Звали его Жора Муравей.
Не унять растрёпанные чувства,
Да и деньги жалко хоть убей.

Той порою в бутовском подполье,
Положив с прибором на УК,
Словно солнце на Лазурном взморье,
Фарт сиял для Саши Вулыха.

Для поэта Саши Вулыха,
Чьи стихи печатали в газете,
И кого за мастера стиха,
Держат звери, девушки и дети.

Очень пёрло в этот вечер Саше,
Взял четыре тысячи бачков!
Сливки снял в игорном ералаше,
Шасть в служебный ход... и был таков.

Зарулил на хату к маме Гале,
Ну к Галине Трипперовне Бля,
Как её шутливо называли,
Старые подруги и друзья.

Здесь уже вовсю гуляли люди,
Море пойла, "герыч" и разврат,
Саша ж трезвый словно хрен на блюде,
Как у нас в народе говорят.

Резво освежился литром пива,
Проглотил копчёный балычок,
Сверху шлифанул апперетивом,
И нырнул Марине под бочок.

Хлеб поэтов -это вдохновенье,
Истина, конечно же, в вине,
И ловить подобные мгновенья,
Иногда приходится на дне.

Как Есенин в гульбище кабацком,
Как в борьбе с режимом Пастернак,
Так поэт Вулых привык спускаться,
В жуткий мир путанок и бродяг.

Горько Саше жалилась Марина:
"Дорогой, я нынче на мели,
На меня за шалость с клофелином,
В уголовке дело завели.

Там у них такие нынче таксы,
Прям менты борзеют на глазах,
Им должна четыре тыщи баксов,
Чтобы всё спустить на тормозах."

Сумму всю поэт широким жестом,
Ей швырнул небрежно, точно грош.
Но сказал: "Надолбишь сладким местом,
И в чётвёртом квартале вернёшь."

Вне себя от радости Марина,
Позабыв сказать ему "мерси",
Растворилась, словно субмарина,
В чреве полуночного такси.

В уголовке капитан Кровавый,
Шил дела немеющей рукой,
На стене дремал орёл двуглавый,
Не дремал Дзержинский на другой.

Капитан Кровавый был не в духе,
Кошки на душе его скребли,
Даже баксы от одной марухи,
Радости прибавить не смогли.

Взял на лапу,чтоб похерить дело,
От поступка этого вдвойне,
Странная душа его болела,
За разгул коррупции в стране.

Не к тому стремился опер бравый,
И душа поверить не могла,
Что за баксы, данные шалавой,
Покрывают тёмные дела.

Чтоб себя не мучать понапрасну,
Не зайти в раздумьях далеко,
Выехал он в сауну "На Красной",
К Эдику по прозвищу Трико.

Там по пьяни снял гермафродита,
Так как был большой оригинал,
И путанку Клаву Афродиту,
Раскрутил бесплатно на анал.

А потом четыре тыщи баксов,
Проиграл за пол-часа в "очко",
Матеря зачем-то англосаксов,
И боксёров киевских Кличко.

Он уехал в голубой "Тойоте",
Обретя покой в душе и лад,
Чтобы завтра снова на работе,
К ногтю жать преступность за оклад.

С баксами Кровавого в кармане,
Эдуард по прозвищу Трико,
В караоке радостно горланил,
Песню под названьем "Сулико".

Но не долго музычка звучала,
И не долго Эдик напевал,
В дверь рукой костлявой постучала,
Та, кого никак не ожидал.

Жора Муравей возник картинно,
Мрачный и суровый словно нож,
Он спросил: "Зачем же ты,скотина,
С ментовскими в бане водку пьёшь?

Стал ты,Эдик, жить не по Закону,
Плесень, паутина ты и тля,
Что сказать мне Вадику Флакону,
Коли станет спрашивать меня?

Врать друзьям я с детства не приучен,
И Флакону врать мне западло,
У тебя тяжёлый вышел случай,
Тут спасёт лишь разве что бабло.

Тянутся к волыне мои руки,
Я сегодня зол,как сто чертей,
Вобщем так, гони четыре штуки,
И вина молдавского налей."

На карман, приняв четыре штуки,
Допивая красное вино,
Жора думал: "Ну готовьтесь,суки,
В бутовском подпольном казино!"

детский писатель Шнобель (с)