В отделение психиатра Григория Константиновича Асмодейкина привезли часов в десять по полуночи. Здесь стоял неизменный и устойчивый аромат милиции, будто здесь ёжик сдох в тушеной капусте. Из обезьянника, как всегда, доносились громкие сетования какого-то бедняги о произволе. Глас вопиющего обычно информировал о том, что в этом заведении все фискалы, подлецы и люстраторы. Впрочем, многие посещали сие диковинное учреждение и в мелких городках, и ночью, а значит, понимают, о какой тяжелой, унылой, душной атмосфере идет речь. Там душно, даже если твоя совесть и руки чисты.
  Несмотря на столь поздний час, "...в ГубЧК не гаснет свет..." и сам-начальник уголовного розыска - майор Борис Миронович Корумпуля по прозвищу "пуля" (которое он сам себе придумал) - оказался на рабочем месте и лично удостоил приемом нарушителя милицейского спокойствия.

  Борис Мироныч Корумпуля ака "пуля" был мужем лет 50, хотя до сих пор в звании майора; это ему, бесспорно, плюс. Ещё здоровое, крепкое тело - последствие железных тренажеров, и постоянный, иногда ничем необоснованный бодряк - последствие зимнего моржевания. Заточка лица его была жесткая, даже жестокая. Скуластое лицо, мужественный, волевой подбородок и брудастая стрижка ёжиком. Нафабренные усищи его, как у турецкого паши, простирались до ушей параллельно земной поверхности и делили майорский фейсик ровно пополам. Ещё одна параллельная линия - линия бровей стояла козырьком. Из-под сего козырька взгляд стальной и цепкий. Мозоли на большом и указательном пальцах правой руки говорили о грамотности его и немалой работоспособности. Весь экстерьер выдавал в нём опытного и прожженного специалиста по "уголкам". Всё, кроме одного пункта, который мучил его с самого детства - огромных ушей. Да не просто больших и сломанных, как у типичного борца, а огромных и неестественно оттопыренных
, как у Гурвинека. Кто забыл этого персонажа чешских комедийных масок - не беда, довольно представить автомобиль "Запорожец" с открытыми дверцами в анфас - это и будет голова Бори Корумпули. Когда он говорил, уши заметно шевелились, а кушать майор предпочитал и вовсе в одиночестве. Ко всему прочему его парные слуховые органы всегда имели другой цвет и оттенок, нежели лицо. Например, если он шел из бани или спортзала, то его пунцовое лицо резко контрастировало с ушами, которые обязательно становились вареными и бледными. Если же его кто-то материл за глаза иль очно, то уши его горели и рдели, а личико становилось livid* (мертвенно-бледный) или палевым. Один раз он пьяненький заснул на пляже в больших наушниках - сами понимаете, что лицо опять заимело отличный от ушей оттенок. Бывало, наоборот, от ударов, полученных в схватке с преступностью, злосчастные уши чернели, сиреневели, зеленели и желтели по мере заживания, а выражение лица Бориса Мироновича оставалось всё таким же же
стким. И так постоянно. Непокорные локаторы будто проживали на его лице какой-то своей жизнью и не хотели иметь ничего общего с майорской мордой. Он даже подумывал сделать пластическую операцию, но боялся, что его брутальные fellows to arms and dirty trics* (товарисчи по оружию и всяким пакостям) будут осмеивать его излишне трепетное отношение к своей внешности.

  Начальник "угла" сидел за столом с задумчивым видом, просматривая журнал "Playcop". Недавно он почистил пальцем нос и теперь накручивал теми мозолистыми вытащенную из носа субстанцию.
  - Товарищ майор, этого привезли...- оповестила чья-то голова, заглянувшая в кабинет.
  - Введите, негодника!- потребовал майор Корумпуля и спрятал в стол чтиво.
  Привели Григория Константиновича и посадили в угол, как наказанного.
  - Ф.И.О?- не глядя на угол, спросил майор и дунул в стержень нерасписанной шариковой ручки.
  - Х.У.Я.- машинально, как в детстве ответил Асмодейкин.
  - Не понял...
  - Хенкель Ульрих Якубович,- расшифровал респондент, сделав фашистскую заточку лица.
  - Ты ещё потешаться вздумал!? Я сейчас из тебя Орест Кондратьевича сделаю...
  - Никак нет, товарищ майор, - это честно...
  - Еврей что ли?
  - Нет, с-под Курска я.
  - Знаем мы вас, Якубовичей... документы с собой?
  - Нет, дома.
  - Где дом?
  - В городе, на улице Двадцать Седьмого Бакинского Комиссара, дом три...- наплел Григорий Константинович, не поведя ни ухом, ни рылом.
  - Где это? Что-то я не припомню,- бормотал майор, записывая данные на бумажку.
  - В южной части города,- сообщил Асмодейкин, отрешенно разглядывая кабинетно-казиматный потолок и стены.

  На стенах тут и там были наклеены плакаты, бумажки и таблички с венцом милицейского остроумия, которое заключалось в предупреждениях типа "лечим клептоманию клаустрофобией", утверждениях "что обворовано, то не ограбится" и прутковских советах "Бди!". Вымпелы и грамоты, несгораемые сейфы, зачем-то корабельная рында в углу висящая, привычные для Гришиного психиатрического глаза решетки на окнах, убогая герань соседствовала с куцей бегонией на облупившемся подоконнике. А над головой майора, как принято, висела неотъемлемая часть всеобщей ментовской гармонии, неизменное зерцало - портрет организатора красного террора Феликса, сына Эдмунда. В общем, ничего новенького, только почему-то "железного" портретист обрядил в белогвардейские эполеты и аксельбант. Гриша ухмыльнулся.
  - Сюда смотреть! Год рождения?
  - 1977,- сознался анкетируемый.
  - Женат?
  - Наши жены - пушки заряжены...
  - Ты наверно слабо представляешь куда попал, зайчик... Отвечать по существу вопроса!
  - Холост. Невесты ещё не выросли.
  - Это хорошо,- бубнил Мироныч, шурша авторучкой.
  - Родители?
  - Нет таковых. Почили в Бозе.
  - Что ты сказал?
  - Ушли в вечность.
  - Ещё лучше...- уже задумывая нехорошее, прошептал страж порядка.- Где работаешь?
  - Воззрите на птицы небесные. Ведь они не сеют, не жнут и в житницы не собирают, хотя отец небесный питает их...- затеял кабинетно-нагорную проповедь Асмодейкин с такой же добродушной улыбкой, как и у первоисточника.
  - Сейчас ты, птичка, у меня белым лебедем за решетку полетишь, а там испанским петушком запоёшь.
  Майор открыл дверь кабинета и крикнул коридорного. На его призыв прибежала какая-то помесь горца с чернокнижником, короче "черногорец".
  - Комикадзе, обыскать вот этого...- приказал Борис Мироныч, показав пальцем на угол.
  Грузин не нашёл в Гришиных карманах ничего предосудительного, только огромный, как под облигации бумажник и связку ключей на обрывке линолеума, вместо брелока.
  Майор Корумпуля взял брелок и вслух прочитал  надпись:
  - "Окр.Псих.Дис.Каб.  12"... Где украл ключи?
  - Работаю я там...
  - Кем?
  - Дворником,- сказал психиатр.
  - Хорошо жить стали, дворники,- заметил Борис Миронович, оценивающе озирая психиатра.- Ты что же это, Генрих, руки свои распускаешь?
  - А зачем же вы мне тыкаете? Мы с вами, кажется, табак вместе не нюхали.
  - А как с тобой прикажешь разговаривать?
  - Разумеется, "на вы"...
  - На "хуй-наны", не хочешь ли?- спросил майор.
  - Ну, если ты эдак привык разговаривать, амикошон, то, пожалуй, обойдемся без политесов. Так и быть, Клинт Иствуд, я под тебя подстроюсь...
  - Ты, сопляк, поговори мне ещё... Ты и так влип, по самы красны помидоры...
  - Послушай, майор, это что, пик твоей карьеры?- перебил Григорий Константинович.
  - Знаешь, что за это дело тебе наши сотрудники сделают? Нет? Не знаешь? Писить пополам с кровью ты будешь - это тот минимум, что тебе обеспечен...- плохо разыгрывая безразличие и скуку, зевал и говорил одновременно майор Корумпуля.
  - Ты сам себе уже наскучил, майор, до зевоты...
  - Я лично добро дам...
  - Ого! Угрожаешь?
  - Подготавливаю...
  - Ты бы смотрел внимательней за своим Лолеком с Болеком околотошными, никто бы даже в их сторону не посмотрел. Поверь, уж я не осквернял бы себя мордобитием неумных людей и не портил бы себе кармы из-за такой мелюзги. А коли ты их распустил дальше некуда, то-о-о... в общем, укатали твоих Сивок крутые горки...
  - Ты крутой?
  - Майор, круче твоих зимородков нет никого. Паяло своё нагреют водкой-борзянкой и ходят, моросят по общественным местам, пристают к добрым и честным людям; ведь срам сказать, ещё и представляются, документы свои показывают, позорники. Ей богу, майор, смотреть смешно на твоих ушкуйников жалких...- тихо и невозмутимо высказывал Григорий Константинович.- Должен тебе заметить, что я налоги отчисляю в милисию не для того, чтобы мне всякая пехота, где попало, пьяные концерты закатывала. Когда я посмеяться хочу, я другие публичные заведения посещаю...
  - Ну, ладно, заткнись!..- ударил ладонью по столу майор.- Разтренделся... Ты что, психиатр или медицинская экспертиза!? Можешь определять - кто пьян, а кто нет?
  - Так ты их видел? Тут профессором Виноградовым не нужно быть, чтоб стопроцентно утверждать, что они невменяемы оба... им в вину сейчас ничего вменить нельзя... Земля, земля, я Хабибуллин, где я?
  - Мудрые вы чрезмерно стали, дворники, как я посмотрю. Даже если бы они и выпившие после работы... приехал бы с ними в отдел; я бы сам их и наказал... по полной, если заслужили. А так ты видишь, герой нашёлся - в первом ряде, в красном пальте...
  - У-у-у, да ты не мент, а ментор! "Приехал бы в отдел"... У меня время не казённое по инстанциям ездить. Я уставший, целый день метлой работал и зелень стриг.
  - Мне на твою усталость, знаешь, Фридрих, как-то чихуахуа хотелось...
  - Ты себя доконаешь, майор, если так переживать по мелочам будешь...
  - Это избиение-то российских офицеров мелочь!? Вы соображаете, что говорите?!
  - Здесь была замешана честь дамы, я не мог поступить иначе... А вообще: вам никогда не знать моих мотивов, равно как и моих возможностей...
  - Круто. Молодец. За честь дамы сейчас будешь страдать. Хоть есть за что. Ха-ха!

  Вдруг, за дверью послышались шаги и чьи-то возбужденные голоса. Дверь отворилась, и в кабинет ворвался вихрем унитазным Николай Афанасьевич Залупка с выпученными очами и туго перебинтованной головой, на манер товарища Щорса. Через бинт на голове хохла просачивалась зелёнка, а волосики на маковке торчали из-под повязки, как зелень ананаса. За ним вошла какая-то женщина в форме капитана милиции.
  - Хде этот бiсов сын!!! Ой, и вы тута, товарыщ майор - это я не про вас... Я думал вы вже на своей хате почиваете сладко...- удивился лейтенант Залупка.- Борис Мироныч, дайте мне этого москальского неходныка на пятнадцать хвылын, я обещаю, что вин не совсем вмерет, кацап треклятый. Ведь он на мою жизнь похупатился!*(хохл.- покусился)
  - Так, лейтенант Залупка, вы совсем страх потеряли!?
  - Так точно, я бесстрашен, товарыщ майор!- отрапортовал гарный парубок.
  - Я вам велел, чтоб вы домой отправлялись, а завтра, супчики, оба ко мне на ковер с самого утра,- заругался Корумпуля.
  Второй лейтенант - Верблятдинов стоял в дверном проёме и делал Асмодейкину угрожающие знаки, стуча кулаком об свою ладошку.
  - Так, Камаз Мурзикович, отведите боевого товарища домой,- приказал майор.- Хотя нет, скажите пэпээсникам, чтоб вас обоих развезли до подъездов...
  - Ик... Слушаюсь...
  - И встань на уши, стакан воды выпей вниз головой, чтоб не икать! Заколебал...
  - Ик... Есть...
  Неуловимые мстители - битый малоросс и бухенвальдский крепыш - ушли, а дама в форме осталась и прикурила сигарету, нахально сверля взглядом Григория Константиновича.
  - Этот что ли каратист? Хех!- со злорадным хохотком выказала фунт презрения капитан.- Да я его в шесть минут Родину научу любить!
  - А вот вы, женщина, зря улыбаетесь к месту и не к месту. У вас появятся не те морщины на лице, и постареете раньше времени... И вообще, что вы за люди такие? Злые вы, уйду я от вас...- с добродушной улыбкой сказал Асмодейкин, снял ботинок и выколотил об конторский стол камушек.
  - Ты сейчас со стула на пол пойдёшь...- гнал жути Корумпуля.
  - Бр-р-р... Никогда так страшно не было.
  - Что? Не страшно тебе? Так знай, бедняга Дитрих, что тебя сейчас хорошо подмолодят, а потом закроют в петушачью хату. "Станция Петушки, снимаем вещи и мешки",- пропел милиционер, подражая барышне невнятно оглашающей вокзальные объявления.
  - Ну и что ж, педерасты тоже люди,- сказал Григорий Константинович, а сам думал: "Только попробуй, дырявые вон ломиться начнут"
  - Тогда к туберкулёзникам поедешь... Ты думаешь, я, майор Корумпуля, в цацки-пецки с тобой играться буду?- говорил начальник, посматривая на реакцию задержанного.
  - Гха... гхы... гха...- закашлял Григорий Константинович, как чахоточный.- Рудники, рудники... Что, простите, вы сообщили на счёт "тубика"?
  - Морда щас твоя треснет, говорю, гаер ты подкачельный.
  - Смотри, майор, бездну на бездну призываешь!.. Это безосновательное применение полномочий и плюс...- начал было доктор.
  - Я тебе щас сделаю безосновательное применение дубинки не по назначению...
  - Ты меня уже напугал, майор, довольно! Лучше подари дубинку подружкам своим... И вообще не по-божески у вас здесь всё происходит...
  - А ментов избивать - это, по-твоему, по-божески?!- воскликнул Борис Миронович.
  - Полно тебе, майор, не вам говорить про "божественное". По вашим мусарским понятиям и Иуда достоин награды, потому что он помог властям, которые преследовали Иисуса, и сдал его вам, ментам, как стеклотару. Ты бы, майор, Иуду точно пожаловал почётной грамотой за содействие...
  Майор, не имея ничего ответить на эту голую правду, обозвал мнимого дворника "сраным веником". Асмодейкин назвал экстравагантного майора не иначе, как "голенище с усами".
  - Я не поняла, Борис Мироныч, почему этот сучок с вами так разговаривает... на "ты" и вообще... Может его "пивом напоить" или "супом черепашьим" накормить?- подстрекнула капитан милиции и выпустила табачный дым через одну ноздрю.
  - Пьфу-у-у, это всё на что вы способны, барышня? Я-то думал, гром будет из тучи, а он грянул из говённой кучи...
  - Я тоже ни хера не пойму, Лидя Гаврилна,- завелся Корумпуля и соскочил со стула.- Тебя ещё в проекте не было, мразёныш, я уже на горячей точке сидел! Я в Чечне воевал, а ты мне тычешь!..
  - Если мы сейчас будем разговаривать в таком ключе - ключе, который называется "молчи, говно, я воевал!", то вы всем скопом окажетесь в очень проигрышном положении... Ну, для начала, скажем, что в Чеченской республике ты не воевал, так как войны не объявлялось. Ты российский милиционер, а значит, выполнял там свой ментовский долг - поимку кого? правильно, пре-ступ-ни-ков, за что получал немалые командировочные деньги и разные льготы и привилегии от государства. Ошибка системы заключается в том, что тебя вместо горячей, в холодную точку надо было отправить -  к Францу-Иосифу в гости - поостыть мало-мало...- допустил, как вариант кавалер серебряного креста под красной лентой.
  - Это ты, верно, заметил, щегол... но тебя, Дитер, эта сермяжная правда всё равно не спасет от ледяного бокса без шконки. Поостынешь у меня...- с наигранным спокойствием сказал майор, забыв, что сейчас лето и ему трудно будет найти ледяную камеру, а потом продолжил с улыбочкой:- Или, предположим, если я тебя закрою в пресс-хату с огромными мальчиками, что тогда будешь делать, герой? Куда щемиться начнешь?
  У Григория Константиновича иссяк кредит терпения от этих козлячих постановок, и он начал открыто хамить:
  - Никуда. Я поужинаю, попью чайку, выебу твоего папашу и завалюсь на шконарь опочивать.
  - Ах ты, ублюдок!- воскликнула странная Лидия Гавриловна, подлетела и одним поставленным ударом разбила вдрызг Гришины губы.
  Не слыханно! Природу такой поведенции "органов" Григорий не мог определить и охарактеризовать даже с высоты своего профессионализма. Сейчас он мог объяснить себе всё происходящее только повышенной солнечной активностью, ну или, по крайней мере, пребыванием Луны в фазе Козерога. К дикостям в больнице доктор привык, но о таких мусарских замашках, конкурирующих с великой инквизицией и достойных тщательного лечения, он мог только догадываться.

  О корпоративности медиков и милиционеров мы наслышаны много, обычно они друг друга прикрывают, да так, что меж них концов, как у змеи ног не найдешь. И если службы "03" и "02" представить в виде огромных человеческих рук, то эти руки в основном друг друга моют, нежели хлопают. В данном случае, наоборот, получилась жесткая конфронтация представителей этих двух ведомств. Гриша конечно тоже хорош. Его беззаботное поведение происходило из-за небезосновательного чувства собственной правоты; но всё равно, можно было действовать как-нибудь, ну что ли, полегче... а лучше поумнее... Впрочем, пойди-ка, соблюди при невежах приличие!.. Вообще-то все персонажи, находящиеся в кабинете, не отличились особой интеллигентностью. Билли Шекспир в этом случае сказал бы: "Чума на оба ваши дома..."
  Но это Григорий Константинович мог только догадываться о подобных мусарских повадках, мы-то с тобой знаем, многоопытный читатель, что вышеописанные выкрутасы - это всё фуфу и цветочки, по сравнению с современной милицейской действительностью. Так долго Гриша бы не продержался в гостях у современных наших "защитников"...
  - Нда-а-а...- врач изо всех душевных ресурсов старался говорить таким же ровным и спокойным тоном, как всегда.- Здравого смысла у вас, барышня, маловато, хотя рефлексы хорошие.
  - Я приказываю вам молчать!!!- закричал майор, затрясся и запыхался от гнева.
  А Григорий Константинович, хрюкнув, набрал через нос воздух, плюнул кровью прямо на форменную блузку капитанессы и назвал женским половым органом по-просторечному, причём добавил эпитет "нестроевая". Теперь не выдержал майор по прозвищу "пуля". Он вскинулся, прискакал (иначе эти эволюции никак не назовёшь) к задержанному наглецу и с криком: "Ты на кого плюёшь, ссссволочь!", разбил ему нос. После этого кавалеристского наскока Асмодейкин пошатал в разные стороны носопырку: вроде не сломана, но кровь всё же хлынула и запачкала руки. Григорий Константинович еле сдержался, чтобы не прыгнуть в область Бориного галстука или схватиться за его ушки, как хлебные сушки. Ума хватило ничего похожего не инициировать. Вместо этого он сосредоточился и выдавил из себя невозмутимый тон:
  - Я за свою непродолжительную жизнь видел разные языческие обряды, жертвоприношения приходилось лицезреть, с людоедами Океании знакомился, видел, как на востоке на лошадях в регби играют мертвым бараном, китайские психушки посящал... Но с этаким варварством и дикостью я, признаться, не сталкивался даже на Востоке... Знаете, мне сейчас так противно, что трудно говорить, но я попробую задать вам простой вопрос: где ваша буква закона, которой вы должны следовать, господа? Где же эта ваша параша и гниль, которую вы пропихиваете всем и всюду? Если честно, я и раньше о вас, господа легавые собаки, был невысокого мнения, а теперь вижу, что си-и-ильно переоценил... А из тебя, майор Корумпуля, или как тебя там, блюститель порядка, как из говна пуля... Я гнушаюсь вами!- сказал Григорий Константинович и резко отвратил лицо, как Кибальчиш от своих извергов.
  "Вот до чего довели меня эти два форменных хулигана - я уже, как верблюд плеваться стал",- подумал врач.
  Подумал и плюнул. Причём чуть было не попал Боре прямо на ус. Пока милиционеры отряхивались и вытирались, Григорий Константинович мазанул своей кровавой пятерней под сиденьем стула, на всякий случай, оставляя улики.

  Как вы понимаете, собственной слюной он подписал себе суровый приговор и страшный. Тем уж страшный, что неизвестный приговоренному. Ведь люди далекие от преступности или ментов и не подозревают, чем эта выплюнутая слюна им может стать впоследствии. Вплоть до изменения судьбы им может стать она. Дамы и господа, не плюйте на милиционеров в их кабинетах и подвальных студиях, этим вы наносите им нестерпимую, кровную обиду, найдите для этой процедуры более подобающие, покойные места. И ещё одно: все, что вы скажете, будет использовано против вас не в суде, а тут же в вонючем кабинете...
  Тело психиатра тут же безжалостно отмутузили руками, ногами и дубиналом. К хлюпающему носу его поднесли нашатыря, Григорий Константинович очухался и ему вломили ещё. Медицина крепилась, а правосудие унимало отдышку, но время зря не теряло. Оно ещё минут пятнадцать перекрестно оскорбляло, угрожало, крутило пистолетом то возле разбитого носа врача, то возле его коленей и чуть выше, обзывало последними словами, пытаясь унизить. Затем позвали каких-то понятых полублатных. Обыскав Асмодейкина, Корумпуля с обаянием Амаяка Акопяна извлёк из внутреннего кармана психиатра "вещество зелёного цвета и растительного происхождения", причём "в особо крупных размерах". Гриша Асмодейкин искренне изумился и поинтересовался: не глотает ли майор шпаги, вдобавок.
  Два мента отошли к входной двери совещаться.
  - Борис Мироныч, у меня там беспросветный глушняк, по вооружённому ограблению на переулке 8 Марта, в субботу. Неприятный такой холдап* (от англ. hold-up - налет) с гопстопом. Кстати, по росту и телосложению этот тип подходит. Я его промурыжу ещё немного?- в полголоса попросила капитанесса, но Григорий Константинович услышал её четко.
  - Помурыж, помурыж, Лида... Если не прыснет, за решётку его, а там посмотрим, что лучше ему инкриминировать. Куда садить, ты знаешь. Завтра эти два идиота придут, у них тоже к нему разговор имеется... Да, и надо точно личность эту установить,- наконец догадался мэтр угро. 
  - Эй, поселковые Молдер и Скалли, вы случайно не любовники?- вдруг поинтересовался измаявшийся Григорий.- А то когда разговариваете на рабочие темы, такое ощущение, что в экстаз впадаете...
  - Замолчи, дурак,- покраснела нестроевая Лидия Гавриловна.
  - Ладно, Лида, время позднее, пора мне домой идти. Хуже горькой редьки надоел мне этот наглый Дитер Болен...- тряся ушибленной рукой, сказал майор.
  Уже стоя в дверном проеме, Корумпуля напоследок обернулся к арестованному, мигнул и бросил фразу:
  - Понял ты, Инглберт Халпердинг сраный? так-то мы в нашем небольшом городке делишки свои обделываем... Откуда бы ты ни был - это тебе от всех полицейских страны!
  Заржал, запрядал ушами и ушёл, распевая на весь коридор: "Бэд бойз, бэд бойз, вот чигона ду? Вот чигона ду, вен ай качин ю?"*  (искаж. англ. - Плохие парни, плохие парни, что будете делать? Что будете делать, когда я вас прихвачу?)
  А тем временем Асмодейкин, отчётливо прослушав последний рабочий разговор двух сотрудников о субботнем вооруженном ограблении, задумал одну каверзу, которую по уходу великого и ужасного начальника уголовников не преминул исполнить артистически.
  - Ну, так зачем ты грабишь женщин в темных переулках? Зарплаты не хватает?- непринужденно принялась закидывать свои промозглые снасти капитан.- Давай, рассказывай, правда облегчает душу...
  - Я... я хотел... мне... мне нужно было девушке лекарства покупать... и на операцию ей нужно было...- вдруг заявил заикающийся Григорий Константинович с понурой головой.- Поймите же, я люблю её! Знаете, как мне плохо без неё!? Только не садите меня в ледяную камеру...
  - Это значит, всё-таки ты грабил!- удивилась быстрому результату Лидия Гавриловна, но даже не насторожилась, потому что желание раскрутить мужика на срок и открыжить галочку напротив строки "ограбления" затмило её, прости господи, умище.- Так... Когда? Где? Сколько раз? Сознаешься чистосердечно - подумаем о мере пресечения... На, закуривай!..
  "Ну, сейчас я тебе поганку-то заверну, только держись за уши",- загадывал врач про себя.
  - Спасибо, я такое не курю...
  - Анаши, может, хочешь?
  - Нет, я бросил в десять лет... А грабил я один разок всего. В субботу, 30 июня... Поймите, мне сильно деньги нужны были...
  - Где?
  - По переулку 8 Марта...- пересказывал подслушанное Григорий.
  - Точно!.. Во сколько?
  - Не знаю, поздно, темно уже было...
  - Где пистолет?
  - Он игрушечный был. Я его выбросил в мусарню, ой, то есть в мусорку. Там на нём мои отпечатки есть... Понимаете, я давно хотел сознаться... я не могу с таким грузом на сердце жить...
  - "С таким грузом жить..." Чё ты брешешь-то! Испугался, небось, что я тебя опять буду ноженьками своими пинать и стулом вдоль хребта прокладывать...
  - Есть немного...
  - Эх, ты, бздо! А понтов-то сколько налимонил по первости. Ты оказывается не мужик, а куча ветоши...
  Григорий Константинович в ответ только носом шмыгнул.
  "Вот понты говяжьи - это именно твоё жизненное кредо... Тише, Григорий Константинович, тише,- успокаивал он сам себя.- Потерпи ещё, не горячись, нельзя говорить гадостей этой Красной Королеве. Откуда же знать этой местечковой мисс Марпл, что в субботу я ещё в Москве загорал и у меня миллион свидетелей этому факту есть... Сейчас я им во всём сознаюсь... А чуть позже им придётся объясняться перед деревенской общественностью и начальством за свои методы выколачивания показаний... Будете, загибаясь, вставать в позу бегущего египтянина, а после со страшной тягой вылетать в трубу, сукины дети! Я разгоню этот ваш лепрозорий!
  - А в пятницу до полудня, где был?
  - В пятницу? До полудня? А в пятницу до обеда я всегда добрые дела делаю: старушек через дорогу перевожу, скворечники детям сколачиваю, бомжей вином угощаю...
  Доктор уловил её пристальный взгляд и перестал изгаляться, дабы не провалить всю задумку.
  - Болван.
  Затем в течение пятидесяти минут морда протокольная под свою диктовку и покаянное поддакивание Григория заполнила протокол по эпизоду с субботним ограблением, потом по поводу обнаружения наркотиков и, наконец, пришила факт "избиения сотрудников милиции при задержании". Только один раз получилась маленькая заминка:
  - Я тут вместо 126 грамм анаши написала 186 - стакан короче... Я нечаянно... Двойку на восьмёрку ещё можно было бы переправить, а вот обратно никак... Ну да ничего; я как Пилат: еже писах - писах... Хы-хы-хы... Всё равно то и другое в особо крупных... Бууу-га-га!!!- заржала дама.

  В конце концов, крючкотвор в юбке акцентировано поставила точку, подписалась под своими перлами "капитан юстиции Простипомова Л.Г.", дунула через лист на Гришу, захлопнула папку и довольно потерла руки.
  - Вот и всё...- сказала она с улыбочкой.
  - Вы теперь-то меня отпустите под подписку?
  - Тебя? Нет, конечно.
  - Пожалуйста, я ведь чистосердечно...- прохныкал врач.- Вы же обещали похлопотать...
  - Я с такими чижиками, как ты сделок не заключаю! Ха-ха! Придурок, поедешь кататься. Твой дом - тюрьма.
  - Скажите, сколько лет мне светит?- жалостливо спрашивал доктор Григорий Константинович Асмодейкин, он же дворник, он же хулиганистый наркоман-грабитель.
  - Моя б воля, я бы тебя годков эдак...- Простипомова посмотрела на потолок, зажмурив один глаз.- По совокупности... на пару червончиков раскрутила бы... под фанфары... Но тебя и без моих стараний наша корпорация судей грузанет. Какая-нибудь Ражнова-Мидасова попадётся и всё, карачун тебе, мальчик.
  Психиатр под эти речи скрыто, под столом держал на пальцах кукиш и говорил в душе: "Хрен тебе, а не фанфары!"
  Дежурная оперуполномоченная встала, одернула юбку и позвала коридорного.
  - Воронков! Вези этого каратиста на изолятор и за решетку его, с глаз долой. Я не поеду, дел ещё полно; оформишь его сам. Только осторожней с ним, возьми ещё кого-нибудь...
  Григорий Константинович кое-как встал со стула. На окровавленные "белы рученьки" Асмодейкина легли холодные браслеты.
  - А позвонить можно?
  - Вон, колокольчик в углу висит, позвони...
  - Хм, смешно... Всего наилучшего, Лидия Гавриловна, и... до новых встреч...
  - Давай, давай!
  - Прошу вас, берегите себя...
  - Пошёл вон!
  - Передавайте привет Сатане...