После шестой жертвы в украинской  серии заказных убийств жизнь Льдова, жизнь волка, съехала в параноидальную кривую колею.
        Имея развитый инстинкт хищника Льдов быстро заметил, что стал объектом интереса других хищников.
        Хищники  не раз встречались на жизненном пути Льдова и он поступал при встречах согласно ситуации – слабейших атаковал, от сильных прятался.
        Эти же были необычны. Льдов, нутром почуявший  тайное вторжение в свою тайную жизнь, не мог определить их происхождение. Он пытался анализировать, но  анализ выходил никудышный – слишком нетипичны, странны Льдову были насторожившие его признаки слежки. 
        Все эти персонажи имели одно общее – исходящий от них грозный интерес. 
        Детонатором измены, начавшейся у Льдова, был клоун Дональд. Из-за непоседливого характера своей профессии Степан часто ел в «Макдональдсе». Быстро, сытно и неприметно, плюс относительно чистый туалет с умывальниками и закрывающейся кабинкой. А ко вкусу пищи Льдов был равнодушен,  считая ее биотопливом.  При всем удобстве заправки этим топливом в «Макдональдсе», Льдов его ненавидел из-за американского происхождения, отвратительного тяжелого запаха и продавцов-зомби.
        В день измены Льдов сидел в одесском  «Макдональдсе» и бесстрастно пережевывал «бигмак» запивая его негазированной минералкой. Он ждал  посредника с гонораром за ликвидацию циркача.
        Встреча не состоялась. Льдов видел в окно, как посредник подъезжал на серебристой  «шкоде». Потом обзор перекрыл клоун Дональд. Обычно пластиковый символ «Макдональдса» стоял у входа и с лицемерной улыбкой считал приходящих на кормежку. Этот был живым и околачивался под окнами. Его одежда и обувь отдавали некоторой кустарщиной, а глаза были  слишком хитрыми и злыми для фастфудовского юнита.
      В то мгновение, когда его ряженая в клоунскую робу спина закрыла от Льдова  серебристую «шкоду», что-то произошло. У «шкоды» распахнулась водительская дверца, из нее выпал мощный седовласый мужчина и забился в судорогах  на покрытом  осенней аппликацией асфальте. Вокруг него начали собираться люди, мгновенно подъехала невесть откуда взявшаяся «скорая» и только двое из всех не проявили внешнего интереса к произошедшему – Льдов и клоун Дональд.  Степан покинул фастфуд через боковой выход, сбросив мобильный в мусорный бак с надписью «Дякуемо». Клоун остался топтаться под стенами «Макдональдса». Быть может, глазеть на уличные происшествия ему было запрещено корпоративным уставом.
        Льдов не стал вникать, в то что случилось со связным.  Это мог быть инфаркт, эпилептический припадок, инсульт – немолодой посредник повоевал, имел и ранения и контузии. В любом случае, самым умным со стороны Степана было оказаться как можно дальше. Но покидал он место происшествия с твердой уверенностью, что здоровье посредника ухудшил кто-то посторонний.
      Льдов сел в  свой  джип и поехал в Киев.
      Сразу за Одессой на хвосте повисла бежевая тонированная «пятерка». Карман Степана  тяготил  чистый, как слеза ПСМ с патроном в стволе, в тайнике за дверной картой дремали две РГД,  а в бардачке лежал старый советский нож разведчика.
    Льдов  был готов ко всему и на все.
    Бежевая «пятерка»  незаметно исчезла.
    Ничего не произошло.
Украинские «бараны» позволили Степану вложить деньги в киевский новострой и теперь он имел  однокомнатную квартиру с хорошим ремонтом,  на четырнадцатом этаже в Осокорках.
          Осокорки вобрали в себя худшие черты Киева образца XXI века. Здесь не было славных памятников с богатой исторической подоплекой - утыканный многоэтажными свечками, пустынный, и темный район.
        На лестничной площадке Льдов был единственным жильцом.  Дикие цены на недвижимость не располагали к покупке квартир на отшибе города. Здесь было мрачно и одиноко даже для такого одиночки, как Льдов и он старался приезжать сюда только на ночлег.
      Льдов хотел продать эту квартиру и уехать туда, где нет больших городов, суеты и злых людей. Льдов ненавидел большие города, их равнодушие, грязь, пробки,  толкотню  спешащих  хмурых прохожих.
        Льдов провел в Киеве неделю.
      Несколько раз пытался связаться с посредником – ликвидированный Хазарин оставался непроплаченным. Телефон посредника был вне сети, а письма, посланные по электронной почте оставались без ответа.
      На фоне поисков покупателя на квартиру в Осокорках, Степан Льдов сделал немало второстепенных дел и пробовал развлечься.
      Продал «ниссан-патрол».
    Часто пользовался метро – киевские пробки сводили его с ума.
    Cтал шатеном,  надел очки с дымчатыми стеклами.
    Вклеил в паспорт новый облик. Трижды покупал проституток. Трижды ходил в кино. Дважды в японский ресторан. Посетил Гидропарк и  Лавру. Гулял по Крещатику.
      И постоянно - измена. Чутье на опасность  вело себя, как обложенный магнитами компас.
      Когда он ехал или шел, везде чувствовал хвосты. Щелчки в телефонной трубке принимал за прослушку. А когда приходилось спускаться в метро, измена приходила к нему по умолчанию.
      Мент-азиат, сканирующий амбразурами эпикантуса людской планктон, текущий через турникеты метрополитена.  Для мента со станции «Лыбидьска», его ботинки были слишком хороши, а черные, жесткие волосы не по уставному  выбивались из-под великоватой фуражки.
      Дедок в синтетической  кожанке и шапке серого кролика. Крепкий, коренастый, с седой боцманской бородкой, он встал на перроне позади Степана и принялся листать пятничный выпуск «Комсомолки». Степан переместился. Он ненавидел, когда кто-то стоит за спиной. И украдкой расссмотрел дедка. Степан обратил внимание на его глаза и  кисти рук. Глаза - светло-голубые, холодные, умные.  Сильные пальцы, перебиравшие газетные страницы, были ухоженными и нервными. Взгляд и руки фашистского палача на пенсии, но не бедно одетого дедка с газетой недельной давности. Льдов напрягся и был крайне внимателен, особенно в те мгновения, когда поезд, дунув воздухом, с воем вылетел из тоннеля. Обошлось.  Дедок в кроличьей шапке не стал толкать Степана в спину, но и  в вагон не сел.
      В мусорные баки, стоявшие в его дворе, три раза в день лазил молодой,  долговязый бомж. Однажды Льдову показалось, что он говорит по рации.
      Желтый микроавтобус «ИВЕКО» с мятыми глухими боками. Он часто и подолгу стоял у подъезда, но Льдов ни разу не видел, как он подъезжает или отъезжает.
      Бабка.
      За неделю Льдов видел ее раз пять и только по вечерам. В войлочных ботах, засаленном драповом пальто и оренбургском платке, древнем, как персидский ковер. Льдов ненавидел бабок, сидящих у подъездов, но знал их повадки – обязывала профессия. Подъездные бабки любят хорошую погоду  и светлое время суток. Их популяции  присущи стайность и обитание в старых постройках. Эта бабка одиноко коротала ноябрьские вечера у подъезда угрюмого высотника, излучая удручающую, нетипичную для подъездных бабок ауру. Когда Льдову случалось заходить или выходить, он  физически чувствовал между лопатками ее взгляд, беснующийся в западне  сильных очков. Однажды киллер столкнулся с бабкой на крыльце подъезда, и  глянув на нее мельком, в мертвящем свете зарешеченного фонаря, сразу понял, кого же она ему напоминала все эти дни. Чикатило в платке.
        У нее был внук. Или внучка.  Вероятно, с отклонениями психики.
        Когда бабка сидела на скамейке, глядя в никуда сквозь свои армированные лейкопластырем очки, ребенок, одетый  в дешевый красный пуховик с надписью  «Adi dass» на груди и спине, синюю шапку с помпоном и на пол-лица обмотанный поносного цвета шарфом сидел в бетонной песочнице и рылся в сыром, нашпигованном окурками песке  или шатался по двору, ни во что особо не играясь.
        В первый день приезда в Киев Льдов купил две маленькие видеокамеры-наружки и установил  над  подъездной и квартирной дверьми.  Подъездная камера исчезла вечером того же дня. Квартирная успешно работала, и в один из дней зафиксировала появление бабкиного ребенка на лестничной площадке. Седьмого ноября, в 18:12  он вышел из лифта, быстро обзвонил все квартиры и убежал по лестнице.
      Видеосюжет с тупой детской шалостью не добавил Льдову и толику флегмы. Проказы дебильного дитя в довесок к несомненной и непонятной слежке – для его нервов было слишком. На следующий день, вечером, когда бабка заняла свой пост на скамье, а ребенок залез в песочницу, проходящий мимо Льдов сказал, в очередной раз поразившись сходству бабки с брендовым маньяком Чикатило :
      - Женщина, я извиняюсь, это ваш ребенок?
      Бабка уставилась на Степана.
      - Да. –  ответила она ему через полминуты голосом Кощея Бессмертного. – Внучек мой.
      -Можете своему внучеку сказать, чтобы в двери не звонил?
      - А он звонил? – бабка повернула крупную голову в сторону внука. – Кирюша, подь сюда!
      Кирюша продолжил рыть песок пластмассовым совочком, как ни в чем ни бывало.
    -О-хо-хох... – бабка сокрушенно всплеснула большими ладонями в старых вязаных перчатках. – Одна я у него, родители разбились, когда он грудным был.
    - Понятно… Ну так скажите ему, чтобы в двери не звонил.
    - Да я скажу, только не все доходит до него…  Отсталый… Вы на каком живете?
    - На четырнадцатом.
    - А мы на четвертом… Кирюша  по лестнице как припустит – куда мне за ним угнаться… А детей в доме с нет…  Играться  с кем…
    - А вы. – усмехнулся Льдов. – Вы с ним и играйте.
    - Да во что я с ним играть-то буду?
    - В прятки. – сказал Льдов, заходя в подъезд.