Она знала, что это подло, и всё же пошла на омерзительный шаг. Сама не знала, зачем… Вылезла украдкой из-под его одеяла и на цыпочках побалеринила в коридор, где висела его одежда. Ещё бы пуанты и пачку – прям русский балет, «Леблядиное озеро»… Оправдать её действия можно только с позиций психотерапии. Да и не в этом дело.
            Он не успел заснуть и всё видел. Никто и не сомневался, что невозможно погрузиться в сон в одно мгновение, едва прекратилось излияние похоти. Она это понимала. И всё равно сделала то, что сделала.
            Удар пришёлся по щеке, у самого рта, и её снесло, как шквалом тайфуна в Колорадо. Почему Колорадо? Наверное, потому что у них там всё круче, чем у нас. Она упала на пол и почувствовала вкус крови: губа была разбита. Голое тело ощущало шероховатую грубость ковра, и было нежёстко и тепло. Страх, острый, как приступ аппендицита, заполнил живот, а потом пролился внутри – от лёгких до матки. Она застонала.
            Он стоял в метре от неё – рассеянный свет подчёркивал глянец молодой кожи, длинные стройные ноги, мускулистые руки… Она столкнулась с ним глазами и онемела от животного желания удовлетворения плоти, равного голоду на пороге смерти от истощения. Это не было похоже ни на  игривое возбуждение прелюдии, ни на горячку стремительного начала любовной игры, это было что-то непереносимо болезненное, сдавливающее дыхание – до асфиксии. Она слизнула кровь и почувствовала, как тяжёлая густая капля выкатилась из-под неё на ковёр. Он ненавидел её. Он сжимал кулаки, едва сдерживая ярость. Она закрыла голову руками – ей показалось, что второй удар будет оглушительнее первого, и нужно успеть приготовиться.
            Жар в теле растекался. Грудь заныла, соски стали почти твёрдыми. Волокна ковра щекотали ягодицы, и каждое её движение стало подлой стимуляцией, нежданной, несвоевременной, неуместной. Она сжала ноги и напряглась – как всегда напрягалась, усиливая прилив крови в преддверии оргазма.
            Губа сочилась солёным – как морская вода, она продолжала слизывать боль и вбирала её, как глубокий поцелуй в состоянии блаженного алкогольного опьянения – на грани потери сознания.
            Он орал и матерился, возбуждённо двигаясь по комнате, и каждое его движение вбрасывало дозу сладкого ужаса в её вены. «Мама, мамочка!!!» - она всегда кричала так в постели, теряя контроль над собой и не управляя эмоциями – в его руках.
            Он ещё раз замахнулся. В его глазах  горел адский огонь, который разожгла она – подсознательно провоцируя на этот порыв страсти. Ненависть – тоже горячее чувство. Лава в самом низу живота булькнула, как во время кипения, её нутро сжалось –  приступ то ли спазма, то ли благодати – и она выдохнула облегчённо. Всё!
            Он вытряхнул её из своего дома, как крысу – не убив из гуманных соображений. А она пошла к себе под проливным осенним дождём – без зонта. Холодные капли остужали распухшую губу. Ей было спокойно. Чувство, какое бы оно ни было, остаётся чувством. Он весь год был холоден с ней – бесстрастен и циничен. А ей так хотелось настоящей огненной любви…