1.
Суета и томление духа, смена расстояний и пустое самоистязание – вот и все чем занят ваш покорный слуга последние месяцы. Возможно на фоне глобального экономического кризиса кому-то это покажется ерундой, но мне от этого не легче.
Опять встречался с Наташей. Сам не знаю зачем. Но ведь сам позвонил ей, приперся в кафе, где она сидела с маловразумительной подругой. А я и сам был маловразумителен. Говорил глупости, перемежая их банальностями. Настоял на том, чтобы заплатить по счету и заплатил. Подруга ушла. Мы остались с Наташей вдвоем и поехали на такси. Я вначале любовался ею, а потом испугался. В том числе потому, что она сказала, что поняла самую мою суть еще много лет назад, когда мы были любовниками. Тогда я ей сказал, что нам надо взять вина и поехать к ней: просто поговорить. Я предложил это, потому что действительно хотел вина и просто поговорить с ней. На что она сказала, что мы обязательно так поступим, но это будет не раньше, чем я протрезвею. На это я жутко засмеялся и вышел из такси возле метро, поцеловав ее в щеку излишне громко. Спускаясь в метро, я дал себе слово никогда больше не звонить ей. А если она позвонит мне, то послать ее на хуй.
Кажется, сейчас пришло время мне изменить имя и начать новую жизнь. Скрыться следует от прежних знакомых, в подполье уйти, войну всем объявить. Лучше уж воевать, чем гарсонить по ресторанам и самоистязаться из-за разного. А? Воевать много легче, только есть риск, что убьют.
А Наташе я само собой позвонил спустя неделю. Предложил встретиться, попить кофе. Она понятное дело сослалась на неотложные дела и отказалась. Я выпил двести Джим-Бима и сто Джемисона и пошел в кино на фильм «Враг государства №1», где произвел преотличнейший скандал с двумя молодыми разночинцами. Выводили меня под руки два дебелых охранника. А я шел и думал:
«Вот ведь сука! Вот ведь блядь! Вот обязательно протрезвею и поеду к ней. Надену белую рубашку и поеду. Даже побреюсь. И специально думать буду только о Святой Троице и о том, как Ющенко вешать будут, чтобы лицом просветлеть. И с лицом просветленным приеду и скажу:
…»

2.
Я очень долго не был у Дарьи. Может быть, даже несколько лет не был. Обстановка не изменилась – все то же убожество. Но раньше здесь так могуче воняло еблей, что на обстановку мне было плевать. Животный запах этот шибал в ноздри стоило только из лифта выйти. И будто маленькая холодная чья-то ладошка за яйца тебя нежно берет. Не думаешь не о чем, только суку эту, эту хватаешь и в постель тащишь. А бывает, что и не дотаскиваешь и прямо в коридоре ебешь.
А теперь запаха нет. Пропал запах, а убожество осталось. И Даша сидит передо мной и глаза отводит будто виновата. И выглядит неважно.
Выебал из сострадания; без удовольствия.

3.
Две сестры красотки. Инна и Римма. Сестрички-лисички. Мои кошечки. Я обнимаю их тонкие талии и говорю: «Мои кошечки». Они не отстраняются, но Римма говорит: «Кошечки, но не твои». Я настаиваю: «Мои». Римма повторяет: «Нет». Я спрашиваю у Инны: «Мои?» Инна кивает и улыбается. У Инны большие глаза, большие и отчего-то грустные. У Риммы глаза лукавые, но и в них тоже бывает застынет грусть. Отчего они печалятся?
Инна недавно была у меня. Надо признать: был не на высоте. То ли алкоголь тому виной, то ли общая заебанность моя.
Инна забыла свою резинку-бантик. Бантик пропитан духами ее. Запах несколько резковат, но в общем приятный. Вдыхаю и думаю:
«Да уж, старик, не на высоте ты был, увы».

4.

Когда я первый раз увидел эту девушку, она сказала:
«Мишенька, принесите мне пожалуйста зеленый чай с мятой. И молоко. И мед».
Пока я ходил за чаем сами собой сложились строчки:

«Девушка в стиле старого Тинто Браса,
Мясиста, и должно быть небрита, зараза».

Впечатление оказалось верным. Была действительна небрита. Она. Алиса.

5.
Говорят про какой-то кризис, про то что Украина российский газ не транспортирует, что Европа замерзает, что грядут народные бунты и всеобщий Апокалипсис.
Обо всем этом мне совершенно нечего сказать. Сегодня ночью я выпил бутылку Chevase Regale 12 с солисткой кубанского хора Таней, затем отъебал ее, затем отлично выспался на шелковых простынях, затем проснулся, выпил два по 50 серебряной текилы Olmeca, затем два часа плавал в бассейне и еще почти час был в турецкой бане, теперь пью чешский Budweiser и думаю о том, чтобы лечь спать.
О кризисе не думаю.
Ни о чем не думаю.
Сердце болит.