1.

Неисповедимы дела твои, господи! Лабиринт твоих причудливых фантазий не дано понять умищем своим даже самым умнейшим твоим детям, так как и они суть лишь прилипшая к твоим пяткам грязь. Ты великий шутник и приколист, сдается мне. Вот ты кто такой. Шутник и приколист. Ты творишь, ты рисуешь по живому, твой холст – воды и твердь земная: на них ты рисуешь нас, разных человечков. Иногда ты слишком увлекаешься и, когда считаешь, что пропорция нарушена, или когда какие-нибудь из человечков перестают по каким-то причинам тебя устраивать, то ты берешь мягкий, белоснежный ластик и стираешь все нахрен вместе с человечками. И тогда цунами, торнадо и прочий shit happens. Ты вроде и добрый, а ведь и злее тебя не найти. Да кто ты такой вообще, господи? Почему тебя никто и никогда не видел, почему тебя запрещено называть, запрещено рисовать и запрещено осуждать? Потому, что ты такой крутой, такой умный и так ловко умеешь закручивать свои, написанные без черновиков и особенных творческих мытарств сюжеты? Ты действуешь, подчас, настолько нелогично, что профессионалы сыскного дела курочат себе головы, просчитывая закономерности поведения тех, кого направил ты, как волков среди овец, своей недрогнувшей, монументальной рукой. Мне кажется, что я знаю, кто ты. Мне кажется, что я начинаю это понимать. Нет, ты не заслуживаешь поругания, также, как нельзя ругать родную мать, какой бы она не была. Определенно я знаю кто ты. И скоро я буду готов к тому, чтобы четко и ясно сказать тебе об этом, если только ты дашь мне право сделать это. Если только ты не сотрешь меня мягким и белоснежным ластиком, также, как совсем недавно стер того азербайджанца-барыгу с моей помощью и с помощью Кленовского, (клянусь я чувствовал себя ластиком, когда вонзал нож в анус торговца дурью). Также, как ты стер семью Брасье с помощью двух упырей, за которыми почти мгновенно началась всеобщая охота.
Их и впрямь искали все. Их искал Ефим Самойлович Масионжик через своего прирученного пса Ковалева. Их искал генерал Петя. Их искал я. Их искали еще множество людей, которые получают жалованье за то, что они все время кого-то ищут, а эти двое нарисованных тобой, господи, созданий, никуда особенно и не прятались! «Вот что произошло с ними, о великий халиф!»: сказала Шахерезада-луноликая и перед тем, как начать свой рассказ повернула свой прекрасный стан на правый бок и выпустила зловонный ветер. Гм… Это не шутка. Именно так все и было на самом деле при дворе Гаруна-Аль-Рашида, чтоб ему всего и по-всякому и во веки веков, но не вошло в «Тысячу и одну ночь» из соображений шариатской цензуры.

2.

Совершив свое мерзкое дело Равшан и Джумшут поспешили в Сбербанк Российской Федерации, где немедленно переправили в свой родимый Узбекистан награбленные ими у Брасье деньги. При этом они воспользовались системой переводов «Блиц» и с них, как и водится при таких делах, взяли некоторые комиссионные. Это нихрена не реклама системы переводов, просто я пишу, что называется, с натуры и называю вещи своими именами. Ведь, в конце концов, все мои герои не чистят зубы пастой «Локалут» по несколько раз в день и не пьют на завтрак, на обед и на ужин по стакану виски «Дьарс», что делает их столь гламурными и столь желанными у дам вроде Пинк Биркин – новой звезды полусвета, прославившейся после того, как она появилась на обложке какого-то глянца с фаллоимитатором огромного негритянского члена во рту?! При этом мудило-продюсер, который занимается раскруткой этой очередной, бездарной тушки затянул ее в винил, полумаску и очки, как всегда проявив вторичность мышления, фантазийное убожество и скопировав облик своей порнографичной инженю с Мишель Пфайфер в роли женщины-кошки из приснопамятного «Бэтмена-2». Наверное ее продюсером был Юрий Грымов потому, что Грымов – это полный мудак. Впрочем была, была оригинальность в презентасьон той шлюшки: дилдо было на треть завернуто в салфетку с общепитовским рисунком. Лучше бы Равшан и Джумшут делали ремонт над квартирой этой тупой сучки. Господи, ты не любишь клонов, (может быть, я не знаю), так сотри ластиком эту сучку. Что тебе стоит? Или тебе лень? Или она понадобилась тебе для того, чтобы вызывать во мне эти чувства? Неисповедимы дела твои, господи… Но черт с ней, с этой Розовой Биркин, я отвлекся. Итак, я продолжаю про трудности перевода по системе «Блиц». Шутка.

3.

Оставив себе самую малость на жизнь Равшан и Джумшут к обеду того же дня оказались в обществе себе подобных проходимцев, что ошиваются возле многочисленных строительных рынков и завязали деловые знакомства с земляками. В этой среде также есть старшие, кто-то вроде подрядчиков, от которых зависит распределение работ между всей этой пестрой шатией-братией. К подрядчикам обращаются строительные фирмы, чьи презентабельные рекламные проспекты разложены в местах общего пользования вроде косметических салонов или ресторанов. Подрядчики направляют равшанов и джумшутов на работу, строительная фирма продолжает печатать свои проспекты и стричь купоны. Вот такая, очень вкратце, схема. В тот день к подрядчику по имени Резван обратились некие личности с просьбой подыскать им двух толковых рабочих для ремонта некоего офиса и Резван резво продал Равшана и Джумшута этим личностям из строительной фирмы. Офис оказался и не офисом даже, а большой мастерской известнейшего фотографа Ромео Ола. Это был его псевдоним, а как звали того парня на самом деле никого не интересовало. Он был циником, романтиком, художником, визажистом и, само собой, гомосексуалистом. Походка у него была вертлявой, в том смысле, что Ромео изрядно вилял своими худенькими бедрами, на которых чудом держались его брючки. Телом он был строен до худобы, головой обилен и еще большую обильность добавляла голове его творческая всклокоченность густейшей шевелюры. Его облик дополняли всякие фигульки-фенечки, наверченные на запястьях и на шее, в ушах звездились бриллианты, а нос седлали очки в вычурной оправе. У Ромео было множество очков и все они были вычурные. И сам он был вычурный, словно его пенис, который всякий раз вздыбливался при виде такого же, как и сам фотограф содомита. Мне не жалко поливать гомосексуалистов говном, ведь они не люди и общение их происходит на уровне зверей, но никак не людей. Некоторые ошибочно считают гомосексуалистов «безобидными», но они сплетники и интриганы хуже любой бабы и способны на особенные, воистину при рождении своем сквозь задницу прошедшие подлости.
Ромео Ола знал всех и все знали его. В день в своей мастерской он проводил по нескольку фотосессий разных знаменитостей, которые не считали для себя зазорным лично приехать к маэстро, (Ромео обожал, когда его называли «маэстро» и в ответ неизменно произносил «мяу»). «Мяу», - отвечал маэстро и делал томные глазки. Блять.
В мастерской было несколько павильонов и, время от времени, каждый из них нуждался в реконструкции. Для этой цели и были наняты Равшан и Джумшут. Они принялись разбирать какие-то бутафорские шкафы и кресла, имитирующие обстановку восемнадцатого века, перемонтировать стальные фермы для освещения, менять напольное покрытие, словом заниматься всей той деятельностью, которая никого не интересует так, как ее окончательный результат. Приступили они в тот же день и работали до позднего вечера, а когда стемнело и на часах уснула кукушка, то воздали они хвалу всевышнему и повечеряли тем, что тот им послал: лапшой быстрого приготовления, консервированной фасолью и чаем. После ужина Равшан и Джумшут собирались было лечь спать на два импровизированных ложа, переделанных ими в нары из бутафорских столов, но тут вся правая половина мастерской осветилась, послышались жеманные голоса и оказалось, что господин Ола вместе со своими друзьями и розовым шампанским приехал в собственную мастерскую отпраздновать успех своих работ, посланных им на биеннале современного искусства в Лондон. Все павильоны мастерской были разделены не стенами, но сплошными, тяжелыми драпировками от пола до потолка. При такой никудышной звукоизоляции любой звук, даже и самый незначительный, разносился по всему помещению бухенвальдским набатом. Что уж говорить о щебетании этой творческой компании состоящей сплошь из мужеложцев от двадцати и до шестилесяти трех лет? Равшан и Джумшут, как не старались, но заснуть после тяжелого трудового дня так и не могли. Тогда они, любопытствуя о происходящем пошли аккуратно, через щелку подсмотреть, что происходит и как именно развлекаются господа.
А господа меж тем расселись на диванах, диванчиках и диванищах, так как тот павильон был обставлен в стиле Хармса-Чуковского и любой квант в нем имел по несколько увеличенных копий. Помните: «таракан, таракан, таракашечка», какая-то там «козявочка, букашечка»? Или вот это, помните:
- …Иван Иваныч Самовар
  был пузатый самовар,
  трехведрный самовар…
Помните? Вы помните?! Да нет, ни хрена вы не помните. Но не в этом суть. Она в том, что, рассевшись поудобней, в обнимочку, с бокалами, где пенилось и играло мужчины принялись блажно креативить. Креативить в группе значить блажить. Именно блажить всякую хуйню из сплошного потока которой вдруг, как голая и сексапильная Афродита с четвертым размером из пены морской появляясь, (а с ней Герострат-землемерец и всяких циклопов без счета), гм… простите, так вот! Из сплошного потока вдруг появляется, вдруг рождается истина: та единственная, неповторимая мысль, навеянная музой по имени богиня Иштар-светлая, которая отлично знакома всякому художнику и который никогда в этом знакомстве не признается, иначе богиня покажет ему оттопыренный палец и больше не залетит на зажженную им свечу.
- Друзья мои, - сопранно воскликнул фотограф, схватив с полки увесистый том, на поверку оказавшийся «Красной книгой», - я верю в потенциал бодиарта.
- Ах, это уже не актуально, - скривился некий юнец и несколько гостей согласно покивали ему в ответ.
- Но маэстро прав. В этой дивной манере перманентной фрески раскрывается эго, - произнес стилист Бутейко-Крамской.
- И эго быть может принадлежащее вовсе не тому, кому оно принадлежит, - непонятно выразился маэстро и все замерли с бокалами в руках, пораженные его гениальностью, (маска), а на самом деле ничего не поняв.
- Мы можем создать изящный элемент харизмы беззащитных зверьков, воплощенный в диадеме харизмы знаменитости, чье тело будет изменено посредством красок, при помощи игры света, пластичности попы, то есть я хотел сказать позы. И это будет так свежо, так актуально, так мило, так гуманно! – Восторженно восклицал Ромео Ола и голубые его единомышленники судорожно сглатывали комки духовности в едином порыве утонченного стремления.
Тут же и вздумали учинить «проект», (это самое главное слово в творческой среде), и принялись немедленно обсуждать его участников и кого в какого зверя следует раскрасить. Только и слышались жеманные голоса:
- Лена Ленина бурундук! Полоски ей очень к спине!
- Робски Оксаночка лисичка! Ей очень пойдет черный носик!
- А Юленька?!
- Беретта?
- Нет, блять, Лощинина! Конечно Беретта!
- Хи-хи! Да, да! Ведь она вылитый скунс!
- Семенович рысь, - предложил кто-то.
- Какая рысь?! Где вы видели рысь с такими сиськами?!
- Ах все равно! Без Семенович нигде не обходится, а сиськи чем-нибудь прикроем.
- Чем вы прикроете ТАКИЕ сиськи?!
- Деревом…
- Антончик Камолов дикобраз!
- Ой, он лапа, он мне так нравится! Правда, пусть будет дикобраз.
- А Лешечка Митрофанов? Ведь он толстый и в очках. Пусть будет сова!
- Браво! Браво!
В разгар обсуждения быстрый глаз фотографа уловил колебание драпированной тканевой перегородки. Он быстро подскочил и раздвинул щель, за которой изнывали Равшан и Джумшут.
- А вы кто еще такие?! – Резким подозрительным голосом в котором чувствовался страх, вскричал Ромео.
- Мы эта, насяльника, рабочие мы, - вкрадчиво и не без оттенка жеманности ответил далеко неглупый Джумшут, который с самого начала понял, что за общество они с Равшаном наблюдают.
- Ах вот как?! Что же вы тут делали?! – Не снижая накала подозрительности продолжал спрашивать фотограф, а друзья его с брезгливым любопытством рассматривали злодейскую парочку.
- Ласкались, насяльника, - сказал еще более неглупый Равшан.
От этого откровения все присутствующие пришли в бурный восторг. Ромео Ола вывел Равшана и Джумшута на середину павильона и попросил, чтобы включили софиты. В их свете он вертел злодеев так и сяк и постоянно восклицал «перфе» и «манифик», так как был большой любитель, возбуждаясь, вставлять в речь разные французские словечки.
- Нет, вы только посмотрите, как много в них звериного! Это же просто очаровательно! Это дети дикой приг’оды, ее необузданных стг’астей, - с непойми откуда взявшимся грассированием восклицал Ромео Ола, - Ведь из них получатся прекрасные… Эй, как вас там зовут?
- Равшан и Джумшут.
- А что если я предложу вам участие в моем проекте? Это, между прочим, большая честь за которую любая Ева Ланска порвет на фашистские знаки свою силиконовую задницу! Вот ты, - он бесцермонно ткнул пальцем в грудь Равшана, отчего тот едва заметно напрягся и в глазах его промелькнула молниеносная искра, - будешь орангутаном. Я в этой роли видел Трахтенберга, но ты просто прирожденный орангутан! А ты, - приложив палец к губам и изогнувшись, Ола оценивающе посмотрел на Джумшута, - ты будешь зебра, к тебе полоски очень эффектно пойдут.
- Но маэстро, маэстро! Зебру лучше дать Ксении Собчак, у нее абсолютно лошадиный типаж! – Перебил мэтра кто-то, держа в руках «Красную книгу», - А этот пусть будет павианом!
- Ну что, как вас там, вы согласны? Я вам дам по сто долларов, – капризно и требовательно вопросил Ромео Ола.
- Ксений Сабчах зебра, - с совершенно пустой интонацией вымолвил Джумшут, - а мы обезьяны.
Он поглядел на Равшана, потом на безобидную кучку гомосексуалистов, потом снова на Равшана и ответил:
- Мы сейчас придем, насяльника, только посоветуемся мало-мало.
Ромео Ола в нетерпении всплеснул руками:
- Ах, ну давайте быстрее! Чего тут советоваться!
И, уже не обращая внимания на тех, кого он с легкостью записал в приматы,  мэтр повернулся к своим гостям и вновь началось:
- Ани Лорак дымчатый леопард!
- Гениально!
- Куклачев камышовый кот. Он эякулирует от счастья!
И все в таком же духе. Тем временем, оставленные вниманием патрициев Равшан и Джумшут проскользнули в тот павильон, где лежали их инструменты и молча вооружившись стамесками вернулись обратно к любителям розового шампанского. Спустя несколько минут все розовое в мастерской Ромео Ола стало красным.