I
Хауптман Сергей Горошко оглядел стоящих перед ним детдомовцев и спросил:
- Кто курит?
-Все курят, дядя фашист! – нахально выкрикнул один из них, коренастый, как медвежонок, с длинным шрамом во всю конопатую щеку. – Стрельнуть хотите?
- Будешь борзеть, шкет, могу и стрельнуть. – с холодной улыбкой сказал Горошко. – Я тебе не дядя фашист, а герр хауптман. На «вы» и шепотом… Предлагаю поиграть. Детдом расформировывается и его воспитанники уезжают работать на благо фюрера и Германии. В детский концлагерь Тухинген. Там, конечно, попроще, чем во взрослом… Но те, кто победит в моей игре, поедет не в концлагерь, а в школу. Где будет вкусно есть, хорошо одеваться и жить в тепле – слово даю. Вас тридцать. Мне нужно десять. Кто поймает сигареты – тот уезжает со мной.
-Начинайте, товарищ капитан. – прошептал «медвежонок»
Хауптман рассмеялся и швырнул пачку сигарет «Спорт», стараясь угодить в «медвежонка». Десятки худых мальчишеских рук взметнулись вверх, но пачку вырвал «медвежонок» Не делая попытки открыть ее, он сунул добычу в в карман широких латаных брюк.
- Еще кидайте, герр хауптман. – сказал он Горошко с щербатой ухмылкой .
- Ты свое поймал, шустряк. – хауптман тронул за плечо стоявшего рядом ним власовца. – Михалыч, забери борзого шкета.
Михалыч, сухой и желчный дядька с носом пьяницы , подошел к «медвежонку» и отвел его в сторону.
Хауптман бросил детям вторую пачку. Она досталась длинному худому мальчишке, который стоял с меланхоличным видом на краю группы. Едва пачка сигарет отделилась от руки Горошко, долговязый метнулся, прикинув траекторию, и цапнул ее костлявыми пальцами.
- Длинного бери. – распорядился Горошко, нашаривая в рюкзаке очередную пачку.
Третья пачка была разорвана в несколько грязных детдомовских рук и половина ее сигарет погибли, сломанные. Итогом жестокого дележа стал отбор двоих, наиболее проворных в потасовке.
Немудреная селекция была прервана на седьмой пачке подходом обер-лейтенанта медицинской службы Ингрид Ляхде. До вербовки в диверсионный отряд «Абверкоманда-256» статная голубоглазая блондинка с бледной кожей трудилась в «Красном Кресте».
- Много наловил, любимый? – спросила обер-лейтенант по-немецки, ущипнув хауптмана за ягодицу.
- Семерых. – Горошко бросил детям восьмую пачку. - Доктор Шульц ждет?
- Давно. – ответила Ингрид.
- А доктор Шульц ждать не любит, хоть и умеет… - хауптман бросил девятую пачку и стянул горловину рюкзака с сигаретами . – Михалыч, бери рыжего, щербатого и мелкого рядом с ним. Пацанву накормить, рассказать…
- Все будет, Сергей Сергеевич. – ответил Михалыч, по-бабьи поджав лиловые губы и повернулся к отобранным Горошко десяти детдомовцам. – Ребят, айда к машине на перекус и перекур...
Михалыч повел отобранных подростков к крытому камуфлированным брезентом грузовику.
А Горошко и Ингрид сели на передние сиденья видавшего виды «опеля-олимпия», стящего у самого въезда за ржавые и перекошенные детдомовские ворота..
- Как это будет по-русски… - сказала Ингрид, смотря льдистыми, чуть раскосыми глазами, как Михалыч подсаживает пацанов в грузовик. – Воду в супе толочь?
- В ступе. – поправил Горошко, засучивая рукав кителя. – В смысле?
- Толку от этих мальчиков… Время зря тратится… После выброски как не попадутся, так сдадутся…
- Тебе что? Мы при деле. – Горошко взял край засученного рукава и скрутил его, пережимая худое жилистое плечо. – А что там они навзрывают нас мало касается… В любом случае они одноразовые…
- Соскучился по доктору Шульцу? – Ингрид взяла между сиденьями черный несессер, покрытый дерматином и раскрыла его. Внутри была коробочка из нержавеющей стали. В ней лежали два шприца.
«Доктор Шульц» - на любовном жаргоне Горошко и Ляхде так звался морфий. Доктор диверсионной школы «Абверкоманда – 256» была морфинисткой с тридцать восьмого года. Бывший советский десантник кололся с сорок второго, от момента вступления в связь с Ингрид.
- Хо-ро-шо-о… – промурлыкала Ингрид на русском, откинувшись на спинку сиденья.Ее резкие прямые черты лица потеряли свою жесткость. Длинные ресницы медленно опустились, бросив тени на высокие скулы.
- Как обычно. – вздохнул Горошко, положив расслабленные руки на руль. – На то и марафет…
- Я не хочу, чтобы ты уезжал. – перешедшая на немецкий Ингрид слегка пригнула голову и вынула заколку из волос, собранных в тугой узел. Густые свелые волосы с неслышным шорохом рассыпались по укрытым крахмальным халатом плечам.– Ты не вернешься. Извини, что бросаю камень в твой большой рот…
- Огород. – Горошко засмеялся ленивым смешком, скосив на нее глаза с точечными зрачками. – Накаркаешь, типун тебе на язык… Трижды возвращался и сейчас вернусь.
- Я люблю тебя, глупый иван. – не глядя на Горошко Ингрид подняла руку и стала медленно пропускать меж пальцев длинную прядь. –Я хочу, чтобы ты вернулся… Я просто чувствую, что ты не вернешься… Ты останешься у русских…
- Только в виде трупа, Инка. Меня красноперые шлепнут, даже если я им живого Гитлера притащу. – хауптман погладил крепкими пальцами рулевой обод. – На меня дел - пароход и ничем это не искупишь. Поэтому не бойся – вернусь. А вот когда вернусь, надо будет подумать, куда когти рвать и как. Товарищ фюрер эту войну профукал – вопрос времени - и нам с его командой не по пути.
- Ты думаешь, Советы пойдут дальше своих границ? – Ингрид отбросиля за плечо прядь волос и медленно достала из кармана халата серебряный портсигар. Раскрыв его, она взяла в тонкие губы длинную сигарету и щелкнула пальцами, прося огня.
- Конечно. Германия год попырхается и все.
- Это наказание нам всем. – Ингрид прикурила от поднесенной хауптманом зажигалки. – За все, что мы сделали и делаем.
- Раньше думать надо было. – Горошко достал свои сигареты и тоже закурил. – А теперь дела свои тащить на горбу, кому сколько отмеряно…
В детдомовский двор с глухим урчанием въехали еще две машины – грузовой «Вандерер» с глухой металлической будкой на месте кузова и «кюбельваген» с четырьмя эсэсовцами внутри.
- Это еще что? – хауптман с тревогой посмотрел на серый грузовик.
- Газваген. – ответила Ингрид.
- Душегубка, что ли? – Горошко с сомнением и страхом оглядел мрачный грузовик. - Я думал, брехали про них… Кого они тут травить собрались?!