Говорят, все сумасшедшие немного похожи друг на друга. Говорят еще, что все нормальные люди в экстренной ситуации, когда им действительно, до смерти, страшно, тоже неотличимы. Лично я верю и в то, и в другое. А еще мне кажется, что иногда разобрать, где страх, а где сумасшествие, не сможет даже опытный психиатр...

Было мне тогда осьмнадцать лет, я учился (хотя, наверное, правильнее было бы сказать «числился») на втором курсе универа. Как и большинство студентов-гуманитариев, я был страшно инфантилен и пребывал в состоянии холодной войны со всем окружающим миром. Считал себя маргиналом, носил дикий нечесанный хаер и очень переживал из-за того, что никто не в состоянии понять моей тонкой артистичной натуры. В общем, стандартный набор: в голове каша, в стакане портвейн, на кассете в плеере «ГрОб». Тогда еще были кассетные плееры, надо же!..
Как и любой уважающий себя неформал, я ездил автостопом. Причем ездил не для того, чтобы сэкономить денег, а ради самого процесса. Чтобы потом, в кругу таких же субтильных волосатиков, небрежно обронить: «Помню, застрял я как-то под Самарой...». И вот как-то раз меня хрен пойми зачем занесло в Башкирию. Полдня я протопал по трассе пешком - вдалеке от Уфы места диковатые, и стопщиков подбирают неохотно. К вечеру мне все же удалось тормознуть ветхий жигуленок с двумя местными мужиками, которые не очень-то шпрехали по-русски. Доехав до городка с экзотическим названием «Кумертау», они стали требовать с меня денег на бензин. Я попытался объяснить им, что будь у меня деньги, я ездил бы на автобусе, но аборигены не вняли. В машине поднялся жуткий хай. Пока один из них порывался перелезть через сиденье и вкачать мне сипа, второй держал его и орал, чтобы я валил на хер. Естественно, я свалил на максимальной скорости и сразу заблудился во дворах. Пока я мотался по незнакомому городу, совсем стемнело. Теперь идти на трассу было бы бесполезно, и я отправился на местный ж/д вокзал. Думал, переночую там, а с утра — на Уфу.

Поспать, конечно, толком не удалось. На вокзал постоянно заходили поссать местные гопники, которые гудели в кафешке через дорогу. Проходя мимо, они почему-то всегда задевали ногой мой рюкзак, говорили «сукаблянах» и делали мужественные лица. Я делал вид, что этого не замечаю. Часам к трем ночи движение прекратилось, и я нет-да-нет закемарил. Вдруг мне показалось, что кто-то на меня смотрит. Открываю глаза... Твою мать! На лавке напротив сидит бабулька и, действительно, лупится на меня не моргая. А взгляд у нее какой-то жуткий, загнанный, откровенно больной. «Ты, сынок, чего же один-то по вокзалам шатаешься? Они же как раз таких и подбирают. Вот такие и пропадают». И смотрит на меня своими безумно-печальными глазами. Тут я и разозлился, и перепугался одновременно. Да е-мое! Вот этого мне сейчас очень не хватало, здравствуй, жопа-стивенкинг! Вы бы, говорю, бабуля, вздремнули. А то хрень всякую несете, пугаете нормальных граждан. Кто подбирает-то? «Как кто? Милиция же. Сына вот моего убили, а сегодня, скорее всего, и меня убьют». Грустно так говорит, но убежденно. А глаза — застывшие. Прозрачные. И вы знаете, я поверил. Если бы в тот самый момент в зал ожидания ворвалась толпа омоновцев с ржавыми бензопилами в руках, я бы совсем не удивился. Фляга начала брызгать уже у меня. Думаю, еще десять минут такой беседы, и моя жизнь круто изменилась бы, и отправился бы я с этого вокзала в просторное светлое помещение с добрыми санитарами. Но тут открылось окошко кассы, и бабка пошла к нему. «Куда идет ближайший поезд? В Свердловск? Общий вагон, пожалуйста...». Ну, думаю, дела. Если старушка сбрендила, то капитально — берет билет хоть куда, лишь бы поскорее. Потом бабка вернулась за сумкой, вручила мне пачку печенья и несколько помятых денежек. «Ты, сынок, езжай отсюда, пока они не пришли. Только билет купи, а то ссадят с поезда как зайца — тогда все...». И обреченно поковыляла к выходу. Так жалко ее стало... И подумалось: а может, и не чокнутая она, может — правда?..
Билет я, конечно, не купил. Зато набрал батарею пива и, когда рассвело, пьяненьким вышел на трассу. К вечеру я оказался в гостеприимной Уфе, а про бабку и думать забыл. И только через несколько дней, садясь пить «чай без чая», то есть кипяток без заварки, я вспомнил, что в кармане рюкзака лежит печенье. Очень четко представил себе глаза сумасшедшего, отчаявшегося человека и вздрогнул. Где сейчас бабулька? В вагоне на пути к Владивостоку? В дурке? В обезьяннике ЛОМа? Живая ли вообще?

А печенье было ничего, вкусное. Только раскрошилось в пути сильно.

Второй раз эти глаза я увидел лет через десять. Тогда я жил и работал в крошечном поселке, вокруг которого радиусом в 120 километров была одна только голая степь и редкие деревушки-хутора. Был февраль, на улице мело так, что из окна третьего этажа не было видно машин во дворе. В 10 часов вечера мне нужно было идти на автостанцию — встречать жену и сына, которые ездили в ближайший город за покупками. Уличного освещения в поселке не было отродясь, и через сугробы я прорубался, чиркая карманным фонариком - «жучком». Из-за метели пальто я надевать не стал, а влез в теплый военный бушлат, который мне выдали на работе как спецодежду. Видимо, из-за него ко мне и прицепилась та девчонка. «Э, командир.. Начальник... Помогите, а? За мной сейчас гнаться будут... С вами-то не тронут, на мента кто ж полезет...». Голос хрипловатый, прокуреный, а судя по силуэту — совсем сопливая девчонка, лет 13-14. Я стал объяснять ей, что не мент, но пусть не боится, что как-нибудь отобьемся, что я ее провожу, конечно, до станции. Она меня, кажется, не слушала. И добиться, от кого же она прячется, я тоже не смог — поймают, убьют,  это страшные люди, да и все. Плела невнятицу про то, что в поселок ее заманили чуть не год назад, что вообще она с другого конца страны, что главное сейчас — прыгнуть в автобус и уехать хоть куда, лишь бы отсюда подальше... Я слушал этот бред вполуха. Решил, что доведу ее до станции, а там попрошу кассиршу вызвать патруль. Пусть менты разбираются — может, в самом деле какие мудаки на девку глаз положили, а может, она от родителей сбегает. Ну, не прятать же мне ее, в самом деле? Попадешь с этой малолеткой как кур в ощип...

Наконец мы доползли до автостанции — я матерясь под нос на эту метель, она — шарахаясь от каждого звука. С крыши на площадку с автобусами светил мощный прожектор. Когда мы вошли в круг света, я остолбенел, потому что увидел глаза. Те самые глаза. Бабкины. Загнанные и сумасшедшие. Сразу вспомнилось и печенье, и смятые купюры, на которые я накупил пива... В голове поднялся ураган. Че ж мне с ней делать-то, а? Может, не стоит сдавать милиции — мало ли что в этом долбаном поселке творится! Может, отвести ее домой, накормить хотя бы... И тут увидел, что ее рядом уже нет. Была — и нету. А за этим освещенным пятачком не видно ничего, только снег мечется. Я стал забегать во дворы, кричать, слушать, не отзывается ли... Глухо.
Вскоре подошел автобус, я встретил своих. Отогревшись дома, подумал: а не приглючило ли? А был ли, так сказать, мальчик — в моем случае девочка? Недели две после этого я пытался найти хоть что-то. Просил знакомого следака порыться в сводках, штудировал единственную поселковую газетенку, звонил в больницу, через жену коллеги узнавал в соцзащите... Вообще ничего.

С тех пор прошло еще пять лет. Больше такие люди мне не встречались — и хорошо. Потому что я не знаю, как смотреть в эти глаза. В глаза загнанного... не зверя. Человека.